К МЕЛОЧИ
Навек обижена судьбой,
Жила ты с нею не в ладу.
Но я тебя таскал с собой –
И ты звенела на ходу.
На этот звук со всех сторон
Бежали нищие с сумой…
Все принимали этот звон
За речь мою, за голос мой.
А я молчал в укрытье лет,
Готовя жизнь к другой судьбе.
И ты звенела на весь свет,
И люди кланялись тебе.
Так жить надеешься и впредь…
Но я выбрасываю хлам.
Пустая медь, кончай звенеть!
Пора звучать колоколам!
Когда мастер колокольного звона идет по земле, медленно приближаясь к своей колокольне, в его карманах звенят медяки. Звонарь молчит, весь погруженный в свою думу, готовясь к исполнению священной своей миссии, а пустая медь звенит при каждом его шаге – и только один этот звон и слышат окружающие. И большинство из них связывают этот мелкий звон с обликом звонаря.
Он может идти так годами, десятилетиями – долог путь до первого удара в свой колокол! – и мало кто будет знать, что он и есть тот самый человек, который заставит всех в округе однажды остановиться и поднять глаза к небу.
Но это он. Медяки это чувствуют – не зря же они скопились в его карманах. Когда он, уже в силе и славе, спустится с колокольни и побредет домой, они забренчат во всю ивановскую: это мы, мы были с ним всегда!.. это наш голос вы слышали!..
Что ж, на белом свете для чего-то нужны и вы, мелкие созданья. Когда звонарь зайдет в кабак и спросит себе чару зелена вина, ему будет что бросить на прилавок.
Звени, мелочь, звени…
КРЫЛАТЫЙ ЯЩЕР
Не знаю, хорош ли я, плох ли,
Но знаю, что жив и здоров.
Я выжил, а вы передохли,
Не выдержав лютых ветров.
Рептилии! Братья по классу,
Тяжелые дети земли!
Я сбросил ненужную массу –
И выжил. А вы не смогли.
Не зря меж друзей длиннохвостых,
Под хохот тритонов и жаб
Веками я вспарывал воздух
Нелепыми взмахами лап,
Не зря напрягал сухожилья
И прыгал цыпленком смешным…
Глупцы, я растил себе крылья!
Себе – и потомкам своим.
И вот я почувствовал ветер,
И ветру подставил крыло.
Над стадом, над темным столетьем,
Над миром меня понесло.
Остались внизу мои беды
И хохот, и злое вранье —
И радостным кличем победы
Наполнилось горло мое.
Забудьте крылатого брата,
Живите без лишних затей!
Вас всех откопают когда-то
И в пыльный поставят музей,
И бирки приклеят впридачу…
Уж там-то, страдая от блох,
Вы сразу решите задачу,
Хорош ли я был, или плох.
Ученые люди говорят, что крылатый ящер – это не птица, что птеродактиль – ни разу не родственник даже археоптериксу… Но все-таки рептилии летали! И если бы не ужасный юкатанский астероид, одним махом сгубивший всех динозавров, то предкам нынешних птиц нипочем не удалось бы оккупировать воздушное пространство нашей планеты. Крылатые ящеры сожрали бы всех археоптериксов!
Палеонтология еще не раз перетряхнет свои ретроспекции. Но если современная концепция возникновения птиц и верна, это не отменяет главной идеи моего стихотворения: чтобы научиться летать, нужно постоянно прыгать, махать конечностями, напрягаться, учиться искусству планирования…
Трудись! – и однажды ветер времени поднимет тебя на высоту, недосягаемую для тритонов и жаб. Ну, если не тебя лично, так твоих потомков.
ХОЛМЫ АФРОСИАБА
Грустят холмы Афросиаба
От Самарканда в стороне.
Есть грусть и большего масштаба,
Но эта тоже внятна мне.
Непросто знать, что ты был первым
И виден был со всех сторон,
Что жестом времени неверным
Ты на окраину смещен,
Что ни в народе, ни в природе
Уже нет памяти о том,
Как ты шумел и колобродил
В забытом веке золотом.
Декабрьский дождик прочь уходит,
Грустя, как слава и талант.
Вдали шумит и колобродит
Веселый город Самарканд.