устало сердце Ариадны…
* Городок в Чехии, где жила Марина Цветаева.
В АВГУСТЕ
Астероид – маленькая планета,
привыкшая к движению по заданной
орбите в обществе себе подобных.
Метеорит («падающая звезда») – астероид,
оторвавшийся от коллектива и (за это)
сгоревший в атмосфере Земли.
(Из астрономических познаний автора)
Вот и август уже середину
разменял. Впрочем, к этому шло.
Я приму неизбежное зло.
Так однажды, наверно, Ундина*
в беглом свете сорвавшихся звёзд
принимала чешуйчатый хвост:
без обид, без сомнений – повинно.
Затаю ли на август обиду?
Или нас примирит звездопад?
Но я нынче, признаться, скупа
на желания. Там персеиды,
где желания и непокой…
Я почти поняла, милый мой,
в чём достоинство торной орбиты.
* Ундина (русалка) – один из астероидов главного пояса.
КОНЕЦ СЕНТЯБРЯ
Опять писать о заморозках ранних,
уставившись на мокрые холсты,
натянутые на оконных рамах:
на листья жёлтые, нет – жёлтые листы
(коль скоро рифма так надиктовала),
на бурый лес и потускневший сад,
и – слава Богу! – неизбежно алый
июлями намоленный закат.
Андрей ШЕНДАКОВ. Сквозь глубину текущих к небу рек…
***
…Как будто было не со мной:
«Весь этот мир, холмы, берёзы,
коней рассветный водопой,
любви застенчивые слёзы,
и мамы добрый поцелуй,
и окуньки в литровой банке…»
О Время, Время, наколдуй,
верни былые полустанки,
дорог искрящуюся пыль,
лесные запахи и вкусы
(о них ли спорят?). Это быль:
рябин оранжевые бусы,
костры, черёмухи, поля,
столбы смолистые, ограды
и храм, где, в первый раз моля,
просил у Господа пощады
за весь наш мир и за себя,
чтоб были помыслы светлее…
Янтарный лик порхал, дробя
шаги в неведомом елее,
где мёртвых нет, кого, воспев,
остановили годы в датах…
Яснее солнечный напев,
роднее свет в тугих раскатах,
когда над летней синевой
всё чётче видится былое,
когда всё было, всё – со мной,
как тёплый луч на аналое…
ОСЕННИЕ СТИХИ
Дух бессмертен, вечен,
неизменяем, потенциально
(в зачатке) чувствителен…
К.Э. Циолковский,
«Космическая философия»
I
Благоговение моё,
твой вздох глубок и благодатен,
о Осень! Тёплое жнивьё
лежит в наплывах лунных пятен;
сентябрь так сильно разогрет,
так непривычно многозвучен,
что где-то в дымке прошлых лет
огни нахлынувших излучин
я слышу… Слушая Его,
я вижу млечные полотна;
но постояннее всего —
всё то, что тленно, мимолётно…
II
О Боже, Боже, я, поэт,
перед Тобой открыт и честен,
лучом Твоим, как мир, согрет;
своих едва заметных песен
я не прошу нести сквозь мглу:
мрак беспросветен, многотонен;
я – в неоплаченном долгу
и потому почти не волен
себя вселять в небесный Дух,
в свет неизведанных окраин;
но вечен взгляд и тонок слух,
а Космос, Космос – многогранен…
III
Так много в солнечных глубинах
ещё не высказанных слов:
сверчки на огненных рябинах,
закат – салатово-медов,
лилово-чёрных лаконосов
едва созревшие плоды,
прозрачно-пепельно-берёзов
дымок, парящий у воды…
И всё плывёт куда-то – мимо,
и всё – сплошной водоворот:
всё многократно повторимо,
но всё ль известно наперёд?
IV
Жёлтых листьев пора благодатна,
дух полыни и терпок, и мил;
на реке серебристые пятна
кто прохладной порой не ловил —
в предвкушении и накануне,
в созерцании и в чистоте,
вспоминая о южном Ахуне
иль о дальней заморской стране?..
Остывают, но всё-таки живы
дни, застигшие снов старину.
И качают волнистые ивы
в серебристых пелёнках луну.
V
И вы, о солнечные ивы,
зарницам вскинутым родня,
искристы, трепетны, пугливы
среди дворов на склоне дня;
и ворох яблок у калитки,
где шорох листьев кропотлив,
и на скамейке след улитки —
всё это осени мотив.
Насыщен воздух ароматом
в саду янтарно-золотом;