В свое время В. Н. Захаров, размышляя над исследованием христианских традиций в русской литературе, особо выделил «Категорию соборности в русской литературе» как «оригинальное и новаторское исследование, автор которого дает новое определение содержания русской литературы»: «И. А. Есаулов не только ввел в критический обиход новые категории филологического анализа, но показал и доказал их плодотворность в анализе русской литературы. В заглавии работы указана одна категория – соборность, на самом деле их три: соборность, закон и благодать. Они не новы в тезаурусе русской духовной мысли, но впервые стали категориями филологического анализа <…> открытие И. А. Есаулова дает больше, чем новое прочтение известного, – оно дает возможность адекватно прочитать и понять русскую классику, понять проблему советской литературы (ее духовную тщету и историческую обреченность), осознать трагедию русской литературы в изгнании, угадать перспективы выхода из современного кризиса» [Захаров: 5–6].
Впрочем, далеко не все коллеги ученого приняли его труд. Так, журнал «Новое литературное обозрение», три года после выхода книги хранивший полное молчание о ней, в конце 1998 г. опубликовал своего рода «донос» (с заботливым указанием места работы Есаулова) – рекордную для «НЛО» по объему (19 страниц, набранных петитом!) «рецензию», где социолог Л. Д. Гудков (будущий директор «Левада-Центра») предупреждал об общественной опасности данной монографии: «Чтение книги тяжело и непродуктивно <…>. Утверждение cоборного начала в качестве высшей ценности русской культуры, познания, этики и т. п. <…> – это формула интеллектуального поражения <…>. Это <…> ограничение и поражение центральных символических структур, ответственных за инновацию и ценностную универсализацию» [Гудков, 1998: 369, 371]. Автор, в свою очередь, так отозвался на эти «опасения»: «…забавно некоторое самозванство этих “структур”, ведь совершенно неясно, почему Гудкову представляется, будто именно они непременно “ответственны за инновацию”: подобная анонимность вполне квалифицированно демистифицируется современной социологической литературой, жаль, что “ответственный” Гудков, вероятно, не вполне освоил ее: но тогда зачем же так сердиться, что его “центральные структуры” уже почти изгоняемы <…> из вожделенного “центра” (или, во всяком случае, “ограничены” в манипуляциях) и зачем признаваться в “поражении”? <…> Особенность же аргументов Гудкова такова, что фобия быть символически вытесненным на периферию вынуждает его не ограничиваться идеологическими ярлыками, не затрудняя себя аргументацией, но и принуждает обратиться к начальству: так не хочется ему покидать эти хотя и “символические”, но “центральные структуры”» [Есаулов, 2008: 612–613].
Профессор Саратовского университета В. С. Вахрушев, обратившийся тогда же с возмущенным письмом в редакцию «НЛО» (см.: [Вахрушев, 1998]), защищая ученого от идеологических обвинений, впоследствии писал: «…следует заметить, что в настоящее время И. А. Есаулов занимает лидирующее положение в лагере <…> приверженцев “православного” направления в русском литературоведении. Среди прочих его адептов он наиболее академичен по стилю и характеру аргументации, наиболее авторитетен среди зарубежных славистов, одобряющих русскую ветвь православного христианства. Его труды – это отпор тем хулителям православной культуры русского народа, которые видят в ней лишь “сублимацию неврозов”, “комплекс неполноценности”, скрытое язычество и даже “сатанизм”» [Вахрушев, 2006: 215].
В 1996 году Есаулов защитил докторскую диссертацию «Категория соборности в русской литературе XIX–XX веков» в Московском государственном педагогическом университете (официальные оппоненты: В. Н. Захаров, Л. А. Смирнова, Б. Н. Тарасов, ведущая организация – МГУ). К защите поступили отзывы славистов из Кембриджского, Принстонского, Берлинского, Загребского и других отечественных и зарубежных университетов. По воспоминаниям участников, защита была в высшей степени неформальной и многолюдной, несколько напоминавшей аналогичные диспуты в исторической России (известные нам по биографическим источникам), длилась около пяти часов, причем – с непредсказуемым исходом.
Как заметил в свое время высоко ценимый Иваном Андреевичем Питирим Сорокин, резко поляризованная реакция типична «для подавляющего большинства крупных работ в науке, философии, изящных искусствах или религии. Только работы, в которых нет ничего нового и важного, которые не бросают вызов господствующим идеям, стилям или стандартам, только такие работы, если им вообще суждено быть замеченными, встречают несколько поощрительных откликов и быстро уходят в забвение, не удостаиваясь даже краткого надгробного слова…» [Сорокин: 166]. «Как правило, все нон-конформистские и пионерские идеи вызывают поначалу определенное сопротивление и критику» [Сорокин: 187].