И на веру приму роковой парадокс мирозданья.
***
…И однажды меня убьют, а я не поверю.
Даже если вдруг буду падать, как спелый колос,
И когда по округе всей разнесёт потерю
Кто-то очень родной и близкий рыданьем в голос.
И не дрогнут нисколько, нет, разбитые губы,
Лишь, промокнув насквозь, прилипнет к спине рубаха.
Так и буду стоять, моргать и хихикать глупо,
Не подумав даже закрыться рукой от взмаха;
И безмолвно сползать на землю, бледней бумаги;
На каком-то тряпье подмятом неловко лёжа,
Осязать меж пальцев горячие струйки влаги
И в людскую злобу не верить, не верить всё же.
***
Соберутся иерей с причтом,
Кто-то станет голосить громко —
Обо мне пойдёт молва-притча,
Мол, убита наповал громом.
Мол, как треснет пополам туча,
Да как рыком закладёт уши —
По всему видать, грехов куча…
А мне басни недосуг слушать —
Кто судил меня «судом Линча»,
Тот и дома у меня не был —
Я на пряничном коне нынче
Уезжаю прямиком в небо.
Пусть дорожка пролегла криво,
Но теперь я в стременах крепко.
Земляникой отдаёт грива
И иным ещё, слегка терпким.
Нет коню тому цены-платы,
И ступает он, живой, строгий —
Что ни шаг, то серебро-злато,
И не вязнут в облаках ноги.
А под нами – желтизна – донник,
Ясно светятся поля рожью.
Поспешай, скачи, скачи, коник —
Колесницу догоняй Божью!
НЕДЕЛЯ О СТРАШНОМ СУДЕ
В час, когда студное прошлое гидрой стоглавою
Перед ногами моими совьётся в кольцо;
Если Ты спустишься, Боже, на землю со славою,
Если и Ангелы в страхе закроют лицо;
Если разверзнутся книги и выведут тайное,
Если всё чуждое скроется в лаве густой —
Не отвернись, помяни милосердие крайнее,
И одесную стоящих Тебя удостой.
ИЮЛЬ
Где-то радуга в ручье тонет —
А в ином у нас тонуть не в чем;
И земля гудит-поёт-стонет,
И кузнечик под окном певчий
Так старается один, будто
Колесницы из-за гор мчатся.
Юный месяц пеленой спутан,
Ждёт, родимый, своего часа,
О свободе вышину молит —
Упованью дураков учит.
И несут в себе грозу молний
Кучевые облака-тучи.
А над тучами – просвет ясный
Улыбается тебе лично;
И в просвете том парит ястреб,
За собой взлететь зовёт-кличет,
Всё бледней, бледней его точка.
В тёмном небе полыхнёт-ухнет —
Зарождается строка-строчка,
Летним ливнем в пыль дорог рухнет.
И покатится поток пенный,
Напоит простор живой влагой,
Да разбрызгает стихи-песни —
Станут люди их читать-плакать.
ПОТЕРПИ ОБО МНЕ
В благодатном саду расцвели благодатные вишни;
Горевой пустоцвет, что Тебе я на это скажу? —
Потерпи обо мне, не секи меня, Боже Всевышний,
Может статься, и я этим летом на что-то сгожусь.
Ты воззри на меня: я раба-чужестранца покорней —
Потрепало изрядно челнок мой житейской волной.
Только Сам окопай эти жалкие, голые корни,
Только Сам Ты удобри участок земли подо мной.
И когда в другой раз Ты меня у дороги приветишь —
От обилия ягод склонюсь у всещедрой руки
И Тебе одному протяну я тяжёлые ветви.
Потерпи обо мне и покуда меня не секи.
ТАЙНА СТИХА
Пока ещё далече до греха,
Не становитесь избранной мишенью —
Ужели мало собственных лишений? —
Не разбирайте таинство стиха.
Есть право лечь к подножию креста,
Есть честь и слава поминальной тризны —
Но есть цена, цена прожитой жизни,
Как полцены печатного листа.
ПОСИДИМ У КОСТРА
Спрячут небо в вершинах колючих усталые сосны,
Заслонив на века без того сокровенную суть.
Посидим у костра… Если хочешь, я буду серьёзна;
К слову, вот тебе фляжка, давай-ка ещё по чуть-чуть.
Нет, давай до краёв и не чокаясь – знаю, не нужно,
Пусть в груди оборвётся на этом последнем рывке;
Потемнеет в глазах, и походная медная кружка,
Застонав, как от боли, сломается в нервной руке.
А когда рассветёт, и костёр догоревший потушат,
Может статься, последние эти туман и роса,
Мы домой побредём, словно голос сорвавшие души,
Пряча руки в карманах и в землю потупив глаза.
***
Надавила тоска мерзкой жабой-грудницей,
И слова в оправданье истратила все я:
Бог ты мой, как же нас отучают родниться,
Прямо в сердце волчцы недоверия сея!