Полиция лихо и весело мчалась на происшествие. Веселый хирург с огоньком занимался раковой опухолью очередного оптимистичного пациента.
Этот мир мелькал в Тишкином сознании, словно череда картинок огромного сферического калейдоскопа. Изображения зажигались, гасли, вспыхивали, мерцали…
Открыв глаза, он увидел серый потолок, тусклое окно и верх прямоугольной кривоватой колонны. Воздух был поражен, как ядом, ни с чем не сравнимым армейским запахом – смесью тоски, глупости, тревоги и дешевой зубной пасты.
Рядом и поодаль сновали потные и неприятные люди, озабоченные и злобные. За окном шел дождь, деля пространство на косые серые полосы. Низкое серое небо мелким наждаком обдирало крыши и верхушки деревьев. Набухшие от влаги стены зданий военного городка сливались в одинаковые прямоугольники, своим строгим расположением и формами напоминая ряды могильных плит.
Этот жуткий, громадных размеров некрополь опоясывала неровная лента бетонного забора с редкими, по выступам, караульными вышками. За забором стоял гнойно-желтый туман, будто желудочный сок, уже переваривший всё остальное.
И ясно было – этот клочок, этот паноптикум живых мертвецов и есть весь мир. Здесь и сейчас он вмещает в себя всю Тишкину жизнь, и за его пределы никогда не вырваться. Всё и всегда теперь будет также, как и сейчас.
5.
Гулкая команда вырвала Тихона из оцепенения.
Он медленно поднялся с кровати, привел в порядок форму и не торопясь пошел к тумбочке.
– Вас комбат вызывает, товарищ старший сержант, – доложил дневальный.
Тихон двинулся в канцелярию.
– Вызывали, товарищ майор?
– Игорь, ты в штаб когда заступаешь? – не предлагая сесть, спросил комбат.
Вероятно, у него был какой-то знакомый Игорь и Тишка его чем-то напоминал. Игорем комбат называл Тихона регулярно, и поначалу старший сержант поправлял майора, но потом перестал, резонно рассудив, что дурака учить – только портить.
– Сегодня вечером, товарищ майор, – ответил Тихон, уже лелея втайне мысль, что наряд накрывается, а его прямо сейчас отошлют со спецпоручением в город, где он на халяву и прошляется до ночи, а то и до утра.
– Да нет, Игорь, – комбат дебильно хихикнул, – в штаб ты заступаешь прямо сейчас. Там этот, с третьей батареи, Бородулин, залетел перед начштаба. В общем, его на губу, а тебя в наряд. Додежуришь за него, а после заступишь на свои сутки с новыми посыльными.
Только тут Тишка осознал, что крыса-комбат состроил ему очередную подставу.
– Товарищ майор, у меня парадка мятая, я не выгладил еще…
– Ничего, заступишь на полдня в полевой форме, сапоги только почисти. А парадку тебе дневальный погладит, я распоряжусь. Пришлем потом с нарядом.
Пересекая плац в направлении штаба, Тихон материл Женьку и гадал, что случилось. В голову ничего не приходило, кроме разве того, что Женька полез амурничать к телеграфисткам на «Свежак» и там спалился, либо прощелкал какие-нибудь важные документы. А может, с родственниками несчастье? Как в том году было у Ломотина из второй батареи. Того прямо с караула тогда сняли и прямо с подсумком на вокзал отвезли…
Тихон ускорился и в штаб влетел уже бегом. Затормозив в холле, сказал посыльному«ша», поправил форму, установил козырек на два пальца от бровей, глянул на себя в зеркало и, застегнув крючок на воротнике, зашел в комнату дежурного.
Бородулин сидел на стуле и выводил на листке бумаги резкие росчерки. Лист был весь испещрен какими-то надписями и в редкие белые промежутки между ними Женька яростно и обреченно вписывал свою роспись, словно заплетая бумагу синей мелкоячеистой паутиной.
– Жендос, здорово, что за дела? Что за косяки?
По виду сменщика Тихон сразу понял, что у того крупные неприятности.
Бородулин поднялся и взял со стола журнал приема-сдачи дежурства. Не бросив на Тишку даже взгляда, постучался в дверь к оперативному дежурному.
Подполковник Марконин открыл дверь, оглядел обоих и тяжело вздохнул.
– Товарищ полковник, разрешите сдать дежурство старшему сержанту Радкевичу, – промямлил Женька.
– Давай, младшой, меняйся, – подполковник расписался в поднесенном журнале. – Держись, сынок. И голову себе сильно всем этим не забивай, приказ для военного – первее родины даже.
Когда Женька, также молча, покинул штаб, Тихон начал допрос доставшихся ему по наследству посыльных. И, вкратце уяснив суть, ринулся на улицу. Там, в палисаднике, сиротливо торчал уже начавший подсыхать и клониться к земле шершавый полутораметровый стебель с серо-черной мордой, обрамленной грязно-желтой гривой лепестков.