Покуда розовеют на глазах макушки тополей и стрелы кранов…
Поначалу ты даже решил не ломать ее пополам. И даже что-то такое стало уже мерещиться рядом, наподобие второй строки:
Смотри в окно, на птиц и на людей, печально улыбайся на прощанье…
Но тут же ты понял, что получается как-то слишком уж печально… с чего бы вдруг? Ведь настроение у тебя сегодня совсем не траурное, да еще и эти розовые верхушки, предвестники близкого солнечного восхода, уже пролезли в твое будущее стихотворение… оно уже внутренне озарено ими! А что, если все-таки сломать строку пополам?
Покуда розовеют на глазах
Макушки тополей и стрелы кранов…
Что ж, неплохо. Теперь в дело идет рифма:
Ищи тра-та-та в серых небесах…
Но что это за тра-та-та такая? Ищи кого-то в серых небесах? Ищи усмешку в серых небесах? Гм, если твой герой все-таки чем-то с утра опечален, то он может, конечно, искать в серых небесах и усмешку – свою собственную, конечно. Ту самую, которую он тут же спрячет в своих усах, пожелтевших от слишком частого употребления дешевого табака… Стоп, стоп!.. вот же оно, слово – усы! В усах!
Ищи тра-та в прокуренных усах…
Опять эта тра-та… Да и что можно искать в усах? Уж лучше тогда катать… Ведь если посмотреть на героя пристальнее, то можно заметить, что у него беззвучно шевелятся губы, а значит, и усы – он ищет нужное слово, он перекладывает слова с место на место, перекатывает слова, катает их…
Господи, вот оно уже и пошло, поехало…
Покуда розовеют на глазах
Макушки тополей и стрелы кранов,
Катай слова в прокуренных усах…
Вот так оно всё обычно и начинается у тебя, и продолжается, и катится, и лепится, и рождается одно из другого, – и отсекается, конечно, если оказывается чужеродным. А в итоге – покуда твои собратья по утреннему автобусу молчали, ты создал маленький шедевр.
Ну, пусть не шедевр. Но все-таки это вышло хорошо. Ты ухватил что-то незримое и неслышимое, доселе никем не замеченное, не ухваченное, не воплощенное в слово. Заметил, ухватил, воплотил…
Вот уже и конечная остановка. Пора выходить, пора перетаскивать душу на совсем другую волну. Хорошо хоть, что стихотворение фактически сочинилось уже, не нужно откладывать его доработку на потом – зайди-ка потом в это же самое состояние души, попробуй. Получилось, что ты уже всё сказал?
Ты всё сказал, пока они молчали…
Но вот это, может быть, уже и перебор. Они ведь тоже, эти молчащие головы, о чем-то думали всю дорогу. Может быть, пытались решить какую-нибудь сложнейшую теорему, придумать схему перенастройки станка, новую методику продаж…
«Но они ничего не сказали, – думаешь ты, утопая в людском водовороте. – Они молчали. А ты сказал, ты уже сказал. Тебе осталось только записать…»
Тебе осталось только записать,
Перенести на белую бумагу…
«Господи, – бормочешь ты, шагая по залитому утренним солнцем тротуару, – ну почему, почему именно сейчас я должен вновь начинать думать о куске насущного хлеба? Ведь настоящий мой хлеб – это то, чем я занимался эти полчаса! Неужели этот хлеб никому, кроме меня, не нужен?»
ГНОМЫ
Синий луг и зеленое небо
Гном подземный малюет опять…
– Некрасиво, неверно, нелепо!
– Я так вижу! –
Ну, что ж, исполать.
Исполать вам, подземные гномы,
Что желаете видеть свое.
Я не враг вам. Но в ваши хоромы
Не ведите – мне там не житье.
Не селите в замшелую нору,
Не могу я там жить, не хочу.
Сердце молится только простору
И бессмертного солнца лучу!
Не хитрите, подземные гномы,
И не числите нас во врагах.
Всех врагов схоронили давно мы
В синем небе, в зеленых лугах.
Мировая культура приемлет полярные взгляды на одни и те же явления нашего мира. И все-таки история земных цивилизаций, век за веком, отсеивает зерна от плевел – и разрекламированные картины, изображающие синий луг и зеленое небо, уродливые «авангардные» стихи и романы и пошлые театральные постановки опускаются на дно, становясь сначала песком времени, а потом его мутью. И на просторе человеческой культуры вновь расцветают белоснежные лилии подлинного искусства.