Выйдя со стопкой своих стихов
На сцену к слушателям,
Читаю и смотрю из-под очков:
Слушают ли?
(Анатолий Строков, примерно 1975 год)
Ну и вопрос «что же такое книга?» сейчас весьма актуален. Это бумажный томик, файл в «читалке» или ссылка в интернете? Тот, кто думает, что «бумага» умерла – тот жестоко ошибается. Точно так же ошибались те, кто хоронил «винил» при появлении звукового формата CD.
Своё отношение к «инкунабуле» я уже высказывал на страницах «Паруса». Кратко – том имеет душу и хранит память о тех людях, кто его читал или просто касался. Поэтому современному писателю, отдавая должное самым продвинутым технологиям, нельзя манкировать возможностью вдохнуть душу в свои произведения.
Однажды, около станции варп-метро в Кисловодске, бодрый дедок с зелёным хаером, одетый в драные джинсы, потёртую косуху и футболку с принтом AC/DC, разложит на бронепластике мостовой развал потрёпанных книжек, и среди них будет моя1, и девочка с глазами Алисы Селезнёвой, пролетая мимо на квантовом глайдере, купит томик за сущие копейки – 10 цифровых рублей (включая НДС), и будет рада покупке – значит, не зря я не спал я ночами!
1Предсказание начало сбываться: первая бумажная книга уже есть – «Не только морские рассказы», а на Ридеро есть кнопка для печати и последующих книг. До светлого будущего остался один шаг!
Георгий КУЛИШКИН
Современному автору, то есть и себе, желаю не угодничать перед нынешним спросом. Не успел сказать, как тут же захотелось возразить. А Дон Кихот? А Гулливер? А мушкетёры?..
А бессмертные детективы Фёдора Михайловича? А фэнтези Михаила Афанасьевича?..
Пожалуй, нет ни одного великого, кто не сумел бы угадать, что увлечёт, захватит, поразит наповал читателя. И пока такой догадки не случалось, он, всё такой же одарённый и такой же умеющий, оставался средним, «одним из…». То есть, никем.
Ярчайший пример тому – Набоков. Который стал Набоковым только, когда, как фомкой по башке, оглоушил читателя «Лолитой».
Итак, несколько усомнившись в первом своём замечании, всё-таки скажу, что есть спрос и спрос. Тому из них, что приземлён, практичен, корыстен – цена копейка. А вот тот, который озарение – поди-ка ухвати. Или выстрадай. Или вымоли у судьбы.
Этого вот и хочется пожелать каждому из нас.
Говорю о наивысшем, практически недостижимом, однако же единственно оправданном в нашем деле в качестве цели. Такое пожелание ответит и на вопрос – зачем писать?
И такой ориентир с лёгкостью отметает в сторону тот неоспоримый факт, что почти никому, кроме пишущих, не нужны теперь журналы и книги, что близкие с иронией поглядывают на нас, каторжно пашущих задарма.
Поделюсь ещё и одной из своих личных, отнюдь не заоблачных причин – «зачем». Мой отец умер, когда мне было двенадцать. И у меня не осталось ничего о нём, кроме семейных преданий и листочка затребованной официозом и составленной его рукой автобиографии. Поэтому книгу, которую считаю у себя главной, я посвятил внуку. Придёт время – он прочтёт. И узнает, что так хотел узнать я об отце, но так и не узнал.
Николай КРИЖАНОВСКИЙ
Первый тезис: «Слово равно делу». Надо быть честным перед собой, перед своим словом, перед своей жизнью и перед людьми. Сегодня появилась целая генерация писателей, которые вышли зарабатывать деньги, и им не важно, что они говорят, главное, чтобы это приносило деньги.
Никуда мы, конечно, от современности не денемся, но это самое последнее дело, когда писатель становится конъюнктурщиком, рыночным торговцем, разложившим на прилавке яркие бронзулетки. Наверное, это самое низкое, что может сделать писатель.
То есть, он отказывается от великого дара слова, становится маркетологом, мерчендайзером и т. д., не буду продолжать эти поганые слова. Это первое, что мне кажется важным.
Второе. Жизнь мы переживаем как сюжет: со своими взлётами, падениями, со своими удачами, неудачами, со своими интересными и неинтересными моментами. Писатель, во-первых, должен увидеть драму этого сюжета, должен увидеть нерв этого сюжета; во-вторых, должен понять, к чему ведёт этот сюжет; в-третьих, – осмыслить, а как этот сюжет соотносится с другими сюжетами, и где-то это тоже вплести в общую ткань.
И вот, очень важно, чтобы сюжетность жизни, которую творит писатель, соотносилась и с некой мировой, такой великой, грандиозной сюжетностью, и с национальной сюжетностью, и с личной сюжетностью. Этот драматизм, а, может быть, где-то и трагизм (без него – тоже никуда), должны быть через сюжет понятны человеку.