«Почему ученый чертит формулы на доске перед тем же начальником ГУЛАГа и вдохновляется в своих материальных инженерных поисках именно этой фигурой? Почему ученый испытывает то же благоговение к какому-нибудь начальнику лагерного ОЛПа? Потому только, что тот начальник.
Ученые, инженеры и писатели, интеллигенты, попавшие на цепь, готовы раболепствовать перед любым полуграмотным дураком.
“Не погубите, гражданин начальник”, – в моем присутствии говорил местному уполномоченному ОГПУ в тридцатом году арестованный завхоз лагерного отделения. Фамилия завхоза была Осипенко. А до семнадцатого года Осипенко был секретарем митрополита Питирима, принимал участие в распутинских кутежах.
Да что Осипенко! Все эти Рамзины, Очкины, Бояршиновы вели себя так же…
Был Майсурадзе, киномеханик по «воле», около Берзина сделавший лагерную карьеру и дослужившийся до должности начальника УРО. Майсурадзе понимал, что стоит «у стремени».
– Да, мы в аду, – говорил Майсурадзе. – Мы на том свете. На воле мы были последними. А здесь мы будем первыми. И любому Ивану Ивановичу придется с этим считаться.
«Иван Иванович» – это кличка интеллигента на блатном языке.
Я думал много лет, что все это только «Расея» – немыслимая глубина русской души.
Но из мемуаров Гровса об атомной бомбе я увидел, что это подобострастие в общении с Генералом свойственно миру ученых, миру науки не меньше.
Что такое искусство? Наука? Облагораживает ли она человека? Нет, нет и нет. Не из искусства, не из науки приобретает человек те ничтожно малые положительные качества. Что-нибудь другое дает им нравственную силу, но не их профессия, не талант.
Всю жизнь я наблюдаю раболепство, пресмыкательство, самоунижение интеллигенции, а о других слоях общества и говорить нечего.
В ранней молодости каждому подлецу я говорил в лицо, что он подлец. В зрелые я видел то же самое. Ничто не изменилось после моих проклятий. Изменился только сам я стал осторожнее, трусливей. Я знаю секрет этой тайны людей, стоящих “у стремени”. Это одна из тайн, которую я унесу в могилу. Я не расскажу. Знаю – и не расскажу».
И это сказал и записал не «ряженый», а настоящий мученик, страдалец XX века, который имел куда большее моральное право проклясть «Расею» и покинуть её, больше и нобелевского лауреата Солженицына, и Иосифа Бродского с Пелевиным в придачу. Но он завернул своё проклятие в тайну и унёс с собой.
Какую такую тайну узнал и унёс Варлам Шаламов о людях «у стремени»? Нам остается только догадываться… Но учёные того манхэттенского проекта под руководством генерала Гровса сделали тогда атомную бомбу. А главы государства США и генералы сбросили её на города Хиросима и Нагасаки. И если кого-то проклинать, то всех, всё земное человечество. Или человечеству составлять поимённый список лиц, подлежащих всечеловеческому проклятию. А, уж, если вы взялись проклинать только «тёмную достоевщину» и русского человека, связанного ею по рукам и ногам… то, прежде чем развязать меня, покажите мне: где Свет? Но такой, чтобы не слепил мне глаза и не сбивал с ног.
«Я хочу, чтобы ветер культуры всех стран свободно веял у моего дома. Но я не хочу, чтобы он сбил меня с ног» (Махатма Ганди).
А русского человека уже не просто сбивают с ног разными проклятиями, не только запрещают по Европе русский язык, русскую литературу, русскую музыку, русский флаг… Уже подрывают бомбами русских писателей, русских мыслителей… И идут на Расею, утвердить над ней флаг ЛГБТ, флаг их «о дивного нового мира», в котором человеку меняют не только пол, половой орган, но и пересаживают свиное сердце…
Но невольно встаёт в памяти восторженный рассказ Василия Шукшина «Даёшь сердце». Получай – только свиное: человеческих всем не хватит, человеческие – для Рокфеллеров… Но ведь это не эволюция, это некрофилия, людоедство!..
И как тут не вспомнить Достоевского: «свободный ум и наука заведут их в такие дебри и поставят перед такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие, непокорные, но малосильные истребят друг друга, а третьи оставшиеся, слабосильные и несчастные приползут к ногам нашим»…