Поскольку мечтательное воображение, выходящее за пределы реального мiра, его свойств и законов, естественно для человеческого ума (поэтому волшебные сказки есть у всех народов), оно практически не ограниченно какими-то рамками, и литературная фантастика очень-очень разнообразна, глаза разбегаются. Можно лишь примерно выделить основные её сферы и уровни, тесно соприкасающиеся друг с другом (особенно у Г. Уэллса): приключенческая фантастика, связанные с этим наиболее распространенные научная (на основе предполагаемых достижений научно-технической революции: освоение космоса, путешествия во времени) и футурологическая (включая контакты с «внеземными цивилизациями»), общественно-утопическая (начиная с Платона, затем Томас Мор, Кампанелла и далее; советская материалистическая фантастика), сказочная (Гофман), романтическая (А. Грин), антиутопическая (Замятин, Оруэлл, Хаксли), философская (Станислав Лем, Рэй Брэдбери). Это только примеры «навскидку».
Фантастика может иметь и онтологический замах – с изменением бытийных параметров (пространства, времени, идеальных законов мiроздания). А также с таинственной мистикой духовного мiра и высших существ (вплоть до оккультизма: отчасти признаки этого были в популярном в СССР «Лезвии бритвы» И. Ефремова с туманными отголосками Фрейда, Блаватской, Гурджиева, Рерихов, восточной мистики). На духовно не образованного читателя такая фантастика может иметь и художественно-наркотическое воздействие, близкое к религиозному.
Ведь, по сути, и религия в ее известных древних языческих формах тоже в какой-то мере была сродни фантастике. Можно вспомнить такой религиозно-художественный жанр, как древнегреческие мифы и родственные им художественные произведения «классиков» («Илиада», «Одиссея»). А в наше время полки книжных магазинов забиты самой разнообразной религиозно-оккультной фантастикой.
+ + +
И вот тут, мне кажется, следует провести разграничительную черту, за которую православному фантасту (и читателю) не следует заходить. Не следует переиначивать открытые нам Богом основополагающие истины о смысле жизни и мiроздания. Их искажение, например, М. Булгаковым в романе «Мастер и Маргарита» провозглашается словами Мефистофеля в дерзком эпиграфе: «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Также и смешение понятий добра и зла в жалком образе Иешуа, хотя оно и художественное, вызывает православную критику, порою столь резкую, что и несомненные достоинства булгаковской прозы отметаются. Тем более что одним из рабочих названий романа было «Евангелие от сатаны» – весьма опасное заигрывание со злом…
Известны попытки оправдания этого романа, например, А. Кураевым. Но и он сначала называет пилатовы главы «кощунственными», а затем старается найти оправдания скрытого замысла Булгакова по сохранившимся архивным черновикам. Но если даже в кураевском мудрёном изложении всё очень запутано, то где уж не столь мудрым читателям в этом разобраться без черновиков. Очень строг был в отношении к этому роману известный православный литературовед М.М. Дунаев. Правда, окончательной авторской редакции текста не было, но всё же Булгаков, независимо от своих субъективных намерений, очень неосторожно перешел запретную черту. И результат не мог быть иным, поскольку всё, что отклоняется от Истины, служит ее противнику: «Кто не со Мною, тот против Меня» (Мф. 12: 30). Область литературы и художественного творчества не может быть исключением из этого духовного закона.
Ну, а философия как таковая в человеческой истории – это фантастика или нет? По-моему, да. Только это уже не просто художественная игра воображения, а заложенное в человеке стремление умом познать сущность бытия, и поскольку оно непостижимо – философия тоже сформировалась в разных вариантах. Разумеется, в чисто философских трудах, пытающихся «постичь непостижимое», границы фантастических допущений, воззрений, конструкций не выдерживают строгой церковной критики – так как это другой жанр: это свободомыслие, которое изначально самоуверенно и откровенно отделяет себя от церковного богословия и его критики. Ведь так называемая «классическая немецкая философия» и возникла из игнорирования всего богословского опыта познания бытия, претендуя обходиться «без гипотезы о Боге», правда, в своих лучших зрелых образцах пришла к выводу, что без Бога это невозможно.