В то же время религиозно-философские построения могут обретать форму религиозной ереси, претендующей влиять на богословие, и тогда она осуждается Церковью (софиология, «предсотворенность свободы», «перевоплощение душ»). Критике подобных отклонений от православной истины посвящена хорошая двухтомная «История русской философии» прот. В. Зеньковского. (Думаю, он нашел бы немало неприемлемого и в интуициях такого современного философа с элементами эзотерической фантастики, как Виктор Аксючиц, который, в противоречие с догматическим богословием, считает возможным «перевоплощение душ», развивает фантастическую «софиологию», возникшую до него как женское дополнение к Св. Троице, и предлагает двухтысячелетней Церкви пересмотреть основополагающий богословский догмат о грехопадении первых людей, то есть о сущности зла на земле и о теодицее.)
Поскольку мы говорим о фантастике как игре воображения и ума, то в святоотеческом Предании многократно содержатся предупреждения против дерзости самонадеянного ума, то есть против злоупотребления им с замахом на раскрытие тех Божественных тайн бытия, которые непостижимы по причине нашей разноприродности с ними. В этом был смысл запрета первым людям самостоятельно есть плоды от Древа познания. Потому что легко впасть в греховную прелесть ложномудрия, тем более под лукавым влиянием противника Бога – сатаны. Ум, как и любой дар Божий, человеку следует использовать осторожно, целомудренно, аскетически, – учат отцы Церкви. (Однако при этом совершенно неправы «высокодуховные» пастыри, которые проповедуют своим прихожанам полное «отсечение» своего ума с запретом на осмысление религиозных истин: мол, достаточно смиренно читать Священное Писание, молиться и покорно перекладывать ответственность за свои решения на «духовника». Мне как-то на личном опыте пришлось написать на эту тему статью: Для чего нам дарован ум?)
Таким образом, с православной святоотеческой точки зрения, ум и воображение как великий дар Божий, вместе с совестью (зрением и гласом души) отличающий нас от животных, следует и в жизни, и в литературном творчестве использовать трезвомысленно, без «наркотического опьянения» от вылета воображения за пределы Истины. Есть ведь и откровенно демоническая «религиозная фантастика» (в иудейской каббале и в масонстве, где зло трактуется как одно из свойств «бога» наряду с добром; в законодательстве РФ такой антихристианский сатанизм имеет статус одной из четырех «традиционных религий»). Смиренное самоограничение и самоконтроль человеку необходимы в использовании всех даров Божиих – для служения Богу и Его Истине, а не своей гордыне, тщеславию, страстям и бесам. Полагаю, что к художественной фантастике это тоже относится, чтобы она не оказалась духовно безплодной и опасной для души игрой ума.
+ + +
Разумеется, эти святооческие наставления напоминаю не в связи с уважаемым Дмитрием Игнатовым, который пишет в жанре т. н. «твёрдой» (научной) фантастики и с произведениями которого мне ранее не довелось познакомиться. Похоже, он верно отмечает современное изменение в «твёрдой» фантастике в сравнении с прошлыми веками:
«Фантастике было свойственно познание природы в самом широком смысле: природы окружающей вселенной, внутренней природы вещей, собственной природы человека. И двигателем этого познания всегда была наука. Поэтому, говоря о фантастике, часто подразумевалась именно "научная фантастика". Где в центре сюжетов – учёные и изобретения, первооткрыватели и открытия, новые горизонты и столкновение с неведомым. Но это исчезло вместе оптимистическим взглядом в будущее. После перегрева оптимизмом, в общественном восприятии возникла некая стагнация и даже разочарование в будущем. Оно стало не воодушевлять, а вызывать тревогу и пугать.
Можно сказать, что фантастика переработала, перекопала все темы, которые были на поверхности… [Появились] мрачные антиутопии, которые рисуют такое будущее, где усилятся и разовьются самые неприглядные и чёрные стороны нашей нынешней действительности… Я вижу в этом проблему размывания жанра… вымывания из жанра той самой науки и идеи прогресса».