Наконец, давно существуют и сейчас муссируются фантастические прогнозы, связанные с «Искусственным Интеллектом». Кто-то видит в нем сверхумную панацею от всех грозящих бед, хотя на самом деле такой ИИ – это всего лишь тщательно разработанная программа для суперкомпьютера, который зависим от нее и от её хозяина. У ИИ нет ни собственной воли, ни ума, а только ограниченная программой способность голого безэмоционального «рассудка» (расчета). Так что фантастика, построенная на «бунте компьютеров» и порабощении ими человечества – это тоже популярная ныне антиутопия («Матрица»). Полагаю, однако, что это порабощение может произойти в виде глобального электронного концлагеря, так как хозяином ИИ может стать злоумышленный его похититель (злодей или тот же сатана) – в этом случае попытка превратить фантастику в реальность может привести к мiровой катастрофе, таким и будет конец истории…
Идеологи глобализации даже откровенно прочат человечеству «прогресс» полного расчеловечения в виде «Электронного рая индустриального каннибализма», как он предначертан в книге Ж. Аттали («На пороге нового тысячелетия». М., 1993). Это явно сатанинская разновидность литературной фантастики в сочетании и «твёрдой» и «мягкой» – как образ царства антихриста… Причем это вовсе не фантастическая антиутопия.
+ + +
Как я уже сказал, во взрослом возрасте у меня пропал интерес к фантастике и вообще к современной художественной литературе, потому что реальные тайны бытия и духовного мiра и его, похоже, близкого конца стали важнее выдуманных. Разве что таинственная красота поэзии остается притягательной, но она не во внешней красивости слога, она в моем восприятии такова в таком же прикосновении к духовным тайнам и смыслам бытия (как у Тютчева).
Повторю, однако, что я не компетентен судить о произведениях и направлениях литературной фантастики в силу моей общей нелитературности и отстраненности от т. н. «литературного процесса». Мне, нелитератору, было предложено высказать свое субъективное как бы «философское» мнение о фантастике в целом как явлении человеческой культуры. Впрочем, я ведь и не философ, а только с детства удивляющийся мiрозданию природный любомудр. Итак, с благодарностью приму уточнения.
Февраль 2025 г.
Человек на земле и на море
Георгий КУЛИШКИН. Ботфорты, Николай Васильевич и Колюня
Одной завистливой невестке не давали спокойно спать ботфорты, привезённые для её влиятельной свекрухи с какой-то выставки в Италии, которые та, критически оценивая свой возраст и помня о положении, не носила, но и расстаться с которыми не имела сил.
Это были без твёрдого подноска и почти без жёсткого задника, на плоской, как у ичигов, подошве и мягкие, как ичиги, высоченные сапоги с раструбами выше колен, похожими на краги. Скопированные нами, в руках они походили на пожарные рукава, однако надетыми…
Их обладательниц замечали за километр. Вопреки отсутствию каблука они фантастически удлиняли ногу, а ещё… откровенно просились на ножки жрицам любви. И, как ни странно, именно этой нескрываемой порочной притягательностью даже самых скромных наших заказчиц заставляли вылезти вон из кожи, однако же купить их.
Кроме означенного вызова они отличались удобством тапочек, терпимостью к любым особенностям ноги и броской, заставляющей всю улицу разглядывать их, красотой.
Мы с Толиком, кустарничая подпольно, обули в них жён, племянниц, сестёр и дочек своих и друзей, а также всех любимых женщин.
Труда и времени на сборку ботфорты брали меньше босоножек, а стоили втрое дороже, чем и избаловали нас неописуемо.
Однако до обидного скоро наших ботфортов, таких заметных, стало многовато для города. У щеголих неисправимо портилось настроение, когда они (а значит, что и все вокруг!) видели точно такое же на ком-то.
Обстоятельства неумолимо требовали изменить место и способ реализации. И вот с тремя десятками пар, пошитых по ростовке, принятой в торговле, а именно: на две тридцать восьмых и тридцать девятых по одной седьмой и сороковой, – я двинулся в Москву. Изделия и с точки зрения компактности оказались истинной находкой. При голенище, обёрнутом вокруг туфельной части, они занимали места не больше, чем тапочки, поэтому без труда все тридцать пар поместились в обычной дорожной сумке.