«Месяц тоненький вьётся песней…»
Месяц тоненький вьётся песней,Затмевая печаль людскую.Нет мотива того известней —Это Зверь по тебе тоскует.Заколочены в душу двериОт беспечных пустых прохожих.Ты один понимаешь Зверя.Он тебя понимает тоже.
Со свободой на «ты», как ветер.Там ночлег, где застанет вечер.Оставайся душою светелДо единственной вашей встречи.Не большая, видать, потеряТо, что было всего дороже.Ты один не боишься Зверя.Он тебя не боится тоже.
Вы однажды столкнётесь взглядом —Кровь напалмом вскипит по венам.Вдруг захочешь всегда быть рядомИ узнаешь его мгновенно.В полушаге замрёшь, не веря:Вы до боли внутри похожи.Ты один не покинешь Зверя.Он тебя не покинет тоже.
Нелетописное
Я сложил бы тебя из косых очертаний дождя,Из щенячьего визга, из грязи и алого канта.Ты опять обернёшься, меня за собой уводя в тихий утренний сон,Нерождённый, как сын некроманта.
Я сводил непростые знакомства с тюрьмой и сумой:То пытался бежать, то пытал без особых прелюдий.Ты приснился однажды, подкинутый смертью самой,Невозможный. Непрошеный. Мой. Ни себе и ни людям.
Хорошо, что сижу, а не то б непременно упал.Я осколками жизни запястья свои полосуюИ твержу твоё имя, мой сын, именованный всуе.– Нечестивец, безбожник! – лопочет смурная толпа.
Ты невольно прищуришься, взглядом тяжёлым сверля,Отразишься спонтанными мыслями в битой посуде.А меня, как положено, примет сырая земля,И она, ничего не простив, никогда не осудит.
Я на множество мерзостей душу свою разменял,В неизбежном посмертии участь моя – колдовская.Но ни свет, ни погибель не могут решать за меня,И я имя твоё, как дыхание, с губ отпускаю.
«Покидает солнце зенит…»
Покидает солнце зенит,Разнотравный льётся дурман,Лепестками лето звенит.И чертог лесной не тюрьма:Мне в тени сухой бузиныВыстилает мхами постельСуетливый друг коростельДо зимы.
«Не гуляй в лесу допоздна»,Но в траве цветов кружева.Ни тоски, ни боли, ни сна.То, что я давно не жива,До сих пор никто не узнал.И, как дань былой красоте,Лишь сухих и ломких костейБелизна.
Обнимает лес вековой,Злые тайны верно хранит.Над моей пустой головойПокидает солнце зенит.Прорасту медвяной травой,Разведу меж рёбер ужей.Жаль, и это чудо ужеНе впервой.
«Не бузи, я здесь гость…»
«Не бузи, я здесь гость», —Прорвалось наизнанку и вскользь.Ты не белая кость,А пустяк, припорошенный пылью.
Штрихпунктиром следовРазделяюсь на «после» и «до»,Как бегущей водой,Стерегущей картонные крылья.
Не вздыхай тяжело.Как кружилось? Как вовсе жилось?Видно, жёлтая осьНе волшебная, не золотая.
Мы сидим на стене,Не несущей ни внутрь, ни вовне,О кощунстве корнейС неусыпным Шалтаем болтая.
«Мы едем в шестом вагоне…»
Мы едем в шестом вагоне.Молчим, от жары не стонем.Притихли, смирились, стухлисьС отчаявшейся толпой,
Давясь бичпакетным паром,Миазмами перегара.Но здесь на шестые суткиТак тянет уйти в запой.
И поезд у нас комфортный,Да лица вокруг post mortem:Безумие исказило.Суровый вагонный Босх.
Ползёт по окошку муха.В стакане и в горле сухо.Движения через силу:«Спаси нас, помилуй, Бог!»
Газетное оригами.Наш поезд идёт кругами.Обычный плацкартный хоррор —Никто в нём не виноват.
Мы дремлем в шестом вагоне,Как овцы в чужом загоне,А он, набирая скорость,Всё глубже несётся в ад.
Эскапада
Тонкими ми на цыпочках —В клюквенный фа-бемоль.Вот и трещит по ниточкамРваный самоконтроль.
Фальшью гремит над липамиСтарый дворовый бой.В этой игре мне выпалиТанцы с самой собой.
Не отойти от зеркала,Не пересечь черту.Вроде себя я встретила,Только опять не ту:
Смотрит, от страха белая,В тоненьких пальцах дрожь.«Всё, – говорит, – я сделаю,Только меня не трожь».
Что, обомлела, выскочка,Со стороны взглянув?Не заступи резиночку,Не оборви струну!