Приказ оттаял, выдался, созрелИ личной волей обзавёлся борзо.От силы слов уже тускнеет бронза,Их яд уже умаслил стоны стрел.
Бегут гонцы, напоминая кровь.Готовит обыватель кривотолки.И нет ещё ни книг, ни книжной полки(Появятся – её повесят вкривь).
Прижизненная статуя, сотриС сетчатки пыль сомнения за правоЗакатывать глаза, держать внутри.Снаружи всё – для совести отрава.
Снаружи всё – мятеж, интрига, бой.Ты, мраморный атлант, не виноватый,Что мы приказа требуем гурьбой,А без приказа вспыхиваем ватой.
Ведь надо же любить кого-то намИ совладать с глазами, волей, риском.Я всё своё лицо тебе отдам,Чтоб не узнаться на суде неблизком.
Я не стыжусь – в душе моей излом.Заметь местоимение, в которомЕдинственным я вынырнул числомЗа полминуты, как стереться с хором.
Последний гимн прекрасному поют.Когорты вишни топчут у провинций.А мы в раю с царём-самоубийцей.И север тучей портит наш уют.
Мысли над календарем
Стансы
1
Метели тащатся, как декабристы в рай.Крупа истории нудней зимы в провинции.
…Забудь о времени и в жизнь и смерть играй,Уже не думая, что в мире есть традиции.
2
Подошвы Родины пропитаны весной.Петлять в следах её – парады тащат волоком.
…Не доставайся им, зови себя – связной,Начинка клейкая между землёй и облаком.
3
В поту сличительном, в июльском ли пухуНи в эллине, ни просто в россиянинеНе видно образа, чей автор – наверху.…От зноя прячь себя, зеркальное сияние.
4
Вновь осень грянула, как битва под Москвой.Что было задано живущим – не исполнено.
…Люби их с милостью, но обратись листвой,Из общей памяти сметённой Богом в Болдино.
Последний снег в году
Последний снег в году барахтался на брюхе.Клаузулу сложив, я брёл от санузлаНа воздух, на мороз, хватающий за брюки,И тень моя в снегу последний раз росла.
Рябой косматый снег, провинциальный идол,Больной дворовый вождь, лепнина вдоль ресниц.Я видел, как тебя в окошко школьник видел,А ты юродиво зачем-то падал ниц.
Венозная сосна, икристые рябиныИ хлорка бирюзы на куполах берёзОт имени живой согбенной древесиныВ последний раз кляли твой родовой мороз.
Ты всё распределил и разложил, как скальпель,Всё скрыл за вычетом чистилищ и аптек.Нет ничего в глазах твоих морозных капель.Последний день в году, и человек, и снег…
И сливки взбитые. И сумрак закруглённый.И тяжесть липкая, настойчивая взвесь.Скелет календаря сгорает, как зелёныйБенгальский мотылёк, родившийся не здесь.
И терпкий хвойный звон, малиновый и нищий,Застрял, как хоровод, в гирлянде бытия.Ну что, последний снег, своей доволен пищей?Раздень меня и съешь, задора не тая.
И я тебя вдохну, и снегом стану тоже.Шампанский акробат, скользи в глазах, шурша.Последний нынче день мирской отмерен коже.Ждёт полночи в костях последняя душа.
Бандероль
Труднее умирать, когда не веришь смерти.Ко мне конверт пришёл, но нет письма в конверте —Сплошная оболочка. А скелет?А рок внутри?.. Но рок не сделал и полшага.Сплошная жизнь дана, как белая бумага.И было мне пятнадцать лет.
И похорон своих я ждал, не понимая,Зачем конверт пустой, зачем к исходу маяНе принесли мне весть, что я умру.Бодлер и Эдгар По легли не слишком тонкоНа самолюбие здорового ребёнка.Я не сыграл красивую игру.
Я не читал их впредь и вырос – вот расплата.Нет версий, кто во мне увидел адресата,Да и узнать побаиваюсь, – тамНастолько белое в графе осталось поле,Что просто тьма!.. Судьбе я сдался поневоле —И с той поры не верю я смертям.И сам не открываю бандероли.
«Книга пахнет солнечным осадком…»
Книга пахнет солнечным осадком,Пылью и июльским табаком.Никогда не говорит о сладком —Это видно по твоим закладкам,Вложенным в желток её тайком.У неё и позвонки, и мясо,И она реальнее вдвойне,Чем рябой и душный запах квасаИ любая истина в вине.Вне страниц шумит одна трава лишь, —Может быть, и существуешь ты,Только если книгу открываешь,Телом переняв её черты.