Это мифологическое представление об особой миссии поэта широко воплотилось в последующей литературной традиции – от Гомера и Гесиода до современной постмодернистской трактовки творчества (несколько карнавального и даже трикстерского, правда, характера, но ведь и это тоже традиционно: вспомним поэзию Архилоха, вагантов, Ф. Вийона или некоторые тексты В. Высоцкого). Характерно оно и для С. Новикова.
Его творец – поэт, художник, музыкант – стоит на грани двух миров: сакрального мира творчества и профанного мира «бухгалтеров» (бухгалтер – один из знаковых образов в поэзии Новикова). Это – и его миссия, и его трагедия, на которую творец обречён, ведь любой век для поэта – железный, а его пророчеству никогда никто из современников не внемлет (вспомним лермонтовскую традицию):
Строки посвящены другому поэту, но и новиковского лирического героя, его самоощущение они вполне определяют, недаром во второй части стихотворения местоимение «ты» меняется на «мы», говорится о единой доле всех поэтов эпохи, всех поэтов вообще:
В стихотворении налицо традиционный мотив наказания поэта за его особый дар. Наиболее характерными в мифологии и искусстве являются образы поэта непонятого, одинокого, обречённого на преждевременную смерть. Эта традиция восприятия трагической доли творца предопределена ещё античностью. Орфей, один из известнейших мифологических певцов, дважды потерял любимую Эвридику и был до конца своих дней одинок и безутешен, а смерть его имела жертвенный характер и была связана с изуверской составляющей культа Диониса. «Отзвуки темы наказания в связи с образом поэта постоянны в греческой мифологии: Аполлон наказывает Марсия, Лина, Мидаса, музы наказывают Фамирида» [3, с. 328]. Одиночество и непонятость творца – это мотивы поэзии Катулла. Овидиевское творчество на его последнем этапе также является утверждением трагической доли отверженного и всеми покинутого поэта. Далее эту традицию продолжили средневековые поэты Франсуа Вийон и Данте Алигьери, европейские и русские романтики, представители поэзии модернизма и их позднейшие последователи.
Одно из наиболее характерных с этой точки зрения стихотворений С. Новикова – «Монолог американского рок-музыканта» (памяти Дж. Хендрикса). Здесь особенно сильно проявлен мотив одиночества творца среди толпы. Особенно усилен этот мотив тем, что героя стихотворения толпа превозносит (что понятно и из контекста стихотворения, и из затекста – биографии Хендрикса), но именно эта «осанна» делает его особенно несчастным и непонятым, особенно одиноким:
Эти строки соотносимы с пастернаковскими. Герой стихотворения Б. Пастернака «Гамлет» – тоже актёр и поэт и так же страшно одинок среди толпы зрителей, почитателей, недругов: «Я один, всё тонет в фарисействе» [2, с. 181]. Но если пастернаковский герой, моля о чаше, подобно Христу, смиренно принимает собственную избранность и не выказывает презрения, а тем более – ненависти к толпе, то новиковский далёк от смирения:
И далее читаем строки, подчёркивающие расхождение его позиций с позицией героя Пастернака:
Это стихотворение С. Новикова выбивается из общей тональности текстов о творце и его миссии только накалом отрицания толпы поэтом и выраженным желанием уйти от этого мира в смерть, не быть. Но с мифологической точки зрения оно и в этом традиционно, потому что поэт (музыкант, художник) в мифах практически всех народов иррационально связан со смертью, стоит на границе того и этого миров, часто умирает молодым. Безвременный и необычный уход поэта в потусторонний мир также является чертой его избранности. Зачастую это – расплата за особый дар, не свойственный простым смертным.