Когда б волшебник приоткрыл мне дверцу,я доброе бы попросила дать мне сердце.Искристо-солнечно оно играло б скерцо,и от него бы можно было всем согреться!
Еще искусные бы попросила дать мне руки,чтоб тех соединить, кто здесь в разлуке.Переплела бы параллели в перекрестки,забыты были б километры, мили, версты…
И быстрые бы умолила дать мне ногискитальца каждого встречать в конце дорогигорячим чаем, ароматом тмина,заботою и местом у камина.
Да напоследок зренье дать такое,чтоб замечать страдание людское.Ни делом, словом, взглядом или вздохомобиды не доставить ненароком.
Рассвет безжалостно сотрет минуты чуда,разлившись серым цветом отовсюду.Замолкло скерцо, позабыты ноты.Вновь в новый день – в мир логики, расчетов.
А осень мертвенным дыханием аллеипрогонит чаянья, оставив дух потери.Строптиво капли дождевые станут битьсяо крыши, ветви, тротуары, лица…
И вдруг одна из них отчаянно и смелов мою ладонь сорвется неумело,доверчиво искрясь в потоке света,и я поверю ей легко и беззаветно.
Светлая тронет звездачерные струны веков.Память истлеет тогда,если погубят любовь.
Только гнетущая ночьзыбких, несбыточных сновмне наиграет точь-в-точьэхо любимых шагов.
Вербную музыку глазтихой недели Страстной.В первый, решающий разспор с неизбежной судьбой!
Мне бесконечно прощатьсердцем бесхитростных строк,ну а ему вопрошатьсуетных, тленных щедрот.
Но неизменная больв иглах терновых венцакрасной падет скорлупойот расписного яйца.
Молчанье стен, молчанье глаз,молчанье душ и рук.Нет ни движенья напоказ.День майский слеп и глух.
Неясно тает где-то внепоследний твой аккорд,так все живущее во мнезабудется, пройдет.
Но бьются, бьются взаперти,как стая редких птиц,слова! Им только б путь найтичрез тысячи границ!
Застыли травы на лугах,и дышит все едва.Мы жили пусто, наугад,лишь музыка права.
То вальс играешь, то канкани от сонаты дрожь.Вся сущность в нотах – в дар векам,ни строчки не сотрешь.
И тени преданных надеждзаполнили наш зал.Как долго мы блуждали межрядов кривых зеркал.
Дмитрий Чернышев – псевдоним петербургского эстета, метафизика, автора нескольких книг стихов. Поэт, в чьей родословной соседствуют загадочные вепсы и польские рыцари, известен с 90-х годов прошлого века, его верлибры и гетероморфные тексты вошли в различные сборники и антологии, переведены на английский, итальянский, испанский, немецкий, польский, финский и французский языки. Информированная о травмах и гендерных вопросах антирасистская поэтическая практика Чернышева основывается на личном опыте. Ведь он потомок жестоко угнетенного негра, бывшего раба, которому «престрашного зрака» императрица Анна дала в насмешку фамилию Ганнибал – в честь несчастного африканца, доведенного римлянами до самоубийства… Такой культурно-значимый опыт, основанный на общественных связях, уникален для России.
«…»
городу и миру
мне нечего сказать –
я только люблю
«…»
мой князь – святой
«…»
ТВОЙ ЛЮБОВНИК ПРИЗНАЛСЯ ПОД ПЫТКОЙ:
[но мы знали и сами]
леди босая
девочка босиком
«…»
Высшая мера
защиты – смерть
Высшая мера
самозащиты – смерть
[закончите
без этого слова]
«…»
А ты знаешь,
[ЧТО]
вдру
г началась осень?
Любимая,а ты уже сожгла Коран?А в чьем переводе?Можно сжечь Веревкина, Крачковского,еще парочку – онине оскорблялиГоспода нашего, но!
Они былиНЕДОСТАТОЧНО ТОЧНЫ
«Если кто-то в городе «хххххх»…»
Если кто-то в городе «хххххх»что-то сделал раз, и два, и неоднократнос вьетнамской девочкой, и не с одной,а потомна него надели шесть автомобильных покрышеки подожгли,это не значит,что мы не пьем кофев Ленинграде,на углу Владимирского, и не называем это«Сайгон».