VIII
Вот острохвостый зверь, сверлящий горы,Возник, «ноль шесть – ноль шесть – ноль шесть» жуя…Ноль три – всплывал в сознании номер скорой.Джеймс Бонд твердил, что семь и два нуляПеред семёркой! Кто-то сто двенадцатьУпорно в скайпе силился набрать.Пел некто хриплый: «Где мои семнадцать…»Сорвалась в пропасть пятница тринадцать —Ей удалось на этот раз сорватьС собою вместе всё, что только можно,А что нельзя – подмышкой прихватить.Ноль восемь набирая осторожно,Мне чудилось, что время невозможно…Нет, три недели свистнули, как пить…
IX
Безмолвны, одиноки и без свиты,Катились дни, как поезд под откос.Лягушка с мышью, нитью басни свиты,Перед Эзопом ставили вопрос:«Коль ты творец – зиждитель этой байки, —Что мышь летучая, ты впопыхах забыл?Нам что? Бежать к создателю Незнайки?Он, кстати, умер, как и ты!»… Уже нет силВникать в проблемы разноцветных мышек,Переживать за кошек и собак —Похоже, в жизни нашей их излишек…Скажи, Творец, что всё-таки не такС Твоим твореньем, коль оно готовоЗалезть в силки любого птицелова?
X
Кто мог бы даже вольными словамиБанальной прозы всё пересказать?С восторгом мы бы ринулись за вамиИ стали б вас день напролёт читатьИ ночь насквозь… Но нет таких в Пьемонте,В Наварре не сыскать и даже здесь,Где на Гумнищах помнят о Бальмóнте,Где длится северянинская спесьИ продолжают воевать на первом фронте,Хоть в Пастернак Ахматовой залезтьМешает Хармс. Как всё же страшенПромозглый и пустой Фонтанный дом…Но «Мёртвых душ» второй сожжённый томЯвляет алиби для всех забытых пашен…
XI
Когда б мой стих был хриплый и скрипучий,Мне было б легче кротко промолчать —На каждом слове утвердив печатьБеспамятства, нырнуть в песок зыбучийСвободных мыслей… Боже, что ещёВозможно пожелать, в трясине адскойУвязнув? Разве вести, что прощён?Что цепь разорвана блокады Ленинградской?Что все свободны… Только БухенвальдОпять дымит тихонько за портьерой.Хатынь пылает. Тенор, тусклый альтИ баритон визгливый под РивьеройДоговорились обо всём. А мы – тщетаГолубоглазая, нагая нищета…
Апрель
I
В то время как внезапная тревогаНас затворила в четырёх стенах,Шёл пост Великий. Бес морочил Бога,Пока Он корректировал ТанахПосредством Сына в сумрачной пустыне…Затихло всё, и даже БлаговéстЗвучал ну если только в Палестине,И то, пожалуй, лишь на той картине —В музее, маслом… Приближался крест,Но понести его никто не мог,И даже поднести никто не смел.Бес ликовал. Развёл руками БогИ отстранился от бесцельных дел.И огласили предварительный итог:
II
Когда одну из наших сил душевныхСравняли с прахом и свели на нет,Чем можем мы, помимо блюд кошерныхИ эфемерно золотых монет,Располагать? Свободою в пространствеОт коридора и до счётчика?Нас могут обвинять в либертарьянствеИ штраф вменять! Ведь правая щекаУ нас всегда готова съехать влевоИ вновь подставиться, стеная про ♯metoo,♯harassment и… ♯пускай не королева,Но ♯гадит англичанка! СуетуУ нас ещё не возвели в запрет?У них – уже… с поправкой на минет…
III
Вослед вождю послушливым скитальцем«Не выходи из комнаты!» стеналВсяк смерд, ещё способный средним пальцемНажать на кнопку лифта и в подвалС мансарды съехать. Кажется неважнымВесь этот перечень посредственных причин,Тем более что полыхал каминИ приговор гремел делам бумажным:«Не выходи из комнаты! Уймись!Тебе огромную медаль дадут за это…»Весна шептала в ужасе: «Очнись!Ты едешь по апрелю без билета!Как мне достичь тебя, когда ты спишь?!»И в маске плакала подопытная мышь.
IV
В тот самый час, когда томят печалиИ кажется, что всё предрешено…В тот самый час, слыхали ль вы?.. Едва ли!Вы были с комнатой тюремной заодно!Вы мебели давали волю слитьсяСо лбом обоев и затылком рам!Вы выступали в роли очевидца,Но не участника трагедии и в храм,Где всё сейчас решалось, объявитьсяВы не стремились вовсе. СуетаТихонько вас чесала за ушкóм,И в горле застывал удушья ком,А разум партизанил и ползкомПытался вам вменить свои счета.