«Мне повезло, дела мои неплохи…»
Мне повезло, дела мои неплохи,я на ногах уверенно стою,и поздний яд сомнительной эпохиеще не тронул молодость мою.
Еще горит в груди огонь желанья,и я не сожалею ни о чем —я испытал любовь и расставанье,и смерть стояла за моим плечом.
Я разлюбил бездушных и строптивых,похожих на холодную зарю,я счастлив был недавно в этих ивах,а нынче с равнодушием смотрю.
Ушла вода, и обнажились мели,притихли у причала корабли,и все, что в этой жизни не сумели,мы словно крошки со стола смели.
Геннадий Калашников
«Я сослан в немоту, туда, где уже давно Макар и телята, где зимуют раки…»
Я сослан в немоту, туда, где уже давно Макар и телята, где зимуют раки,где в бубен бьёт и старым сухим ребром играет мой ровесник бес,где в логове слов над листом бумаги согнулся, высунув перо и язык, АкакийАкакиевич, перебеливая циркуляр, спущенный по инстанциям ему с небес.
Плачь не плачь, утони в слезах, но, если, если тебе изменила Муза,если над притяжением, над упругой волной словесной утрачена власть,что тебе жар глаголов, тяжесть существительных, клейковина союзови наречий неверная, невесомая и не очень понятная вязь?
Я – ловец и добыча, живу у словесной реки, вдоль её гужевого потока,там, где бог из плавучей машины, как капитан Немо, вываливается и подслеповато щурит глаза,я бреду вдоль течения, бесполезными жабрами хлопая, как после потопа,и в обратный бинокль, пролетая, безмолвно глядит на меня стрекоза.
Я молчу, я молчу, я молчу, я молчу, покуда по верхнейстороне воды медленно приближается утлый, угрюмый чёлн,и впустую перебираю мерёжи синтаксиса, трясу грамматики верши:где откуда куда вот теперь и если впрочем будто и уже ни при чём…
Юлия Белохвостова
«Болеть нельзя. И умирать нельзя…»
Болеть нельзя. И умирать нельзя,пока звонят по праздникам друзьяи есть, кого позвать на день рожденья.Пока не все закончены дела,в саду ни разу слива не цвела,не варено сливовое варенье.
У мамы отопленья дома нет.А мама есть, ей восемьдесят лет,она не хочет выходить из дома.Есть яблоки, не пропадать же им?В кастрюле тесто кажется живым,такая в нем растущая истома.
А ты томишься, сочиняя стих,момент для засыпанья пропустив, полночи провозившись с пирогами.Раскладываешь по пакетам снедьи думаешь, что – нет, нельзя болеть,когда наутро надо ехать к маме.
Надежда Кондакова
«Этот мальчик, порезавший нежные вены…»
Этот мальчик, порезавший нежные вены,этот в сумерках века влюблённый герой,непорочный, как Блок, как де Сад – откровенный…Но – гора никогда не сойдётся с горой!
Только лет через двадцать, а может, и больше,ты услышишь сквозь зуммер отчаянный крик,что любовь не сгинела, как вечная Польша!Так порочная Клио развяжет язык.
И сквозь тысячу русских соборов и башен,и сквозь сто иудейских великих пустыньты увидишь, что слеплен из пыли и брашенэтот мир, погружённый то в ужас, то в синь.
И почувствуешь там, на другой половинето ли космоса, то ли бездонных Бермудкак колотится в чёрной безжизненной стыни,твоё сердце, обвитое тысячью пут.
И восстанешь, как сфинкс – из песка или глины,или вовсе – из боли, тоски, черноты…И поймешь, что как прежде, чисты и невинны —и лукавая вечность, и мальчик, и ты…
Виталий Штемпель
«Жил не с краю, – в дальнем том краю…»
Владимиру Алейникову
Жил не с краю, – в дальнем том краю,Где ни городов, ни горожан.Стайки сопок. В кузнице – вальжан.Я вернусь на родину мою.
Там всё также. Глушь и – тишина.День минул – не отыскать улик.Кормчими богатая странаВ рай вела, да завела в тупик.
Но живут. Протянут ковш-потир:«Пей и не желай нам перемен».Всяк мудрец. И грешный этот мирВидит, как из бочки Диоген.
Может быть однажды отболит:Там ли был им, или здесь я гость?..В три рядка дома – убогий вид,В шаге от околицы – погост.
Даль, в которой тысячи дорог.Миражи над синим ковылём.Смог уйти – глядишь и вспомнит Бог.А остался – позабудь о нём.