Приди же на место мое – вдохни дыханье гиенгибели и забвенья – предложи им себя взаменвсего остального мира, и узнай, что подвиг твой сер,а последнее мужество – полумера в ряду полумер.
Никаких полномочий, никакой возможности, кромекак петь на столбе в горящей цветной соломе,в пух и прах раздирая глотку, не чуя страданий плоти,превращаясь в огонь, божественный по природе.
«Тогда скажи наследнику, Жильяр…»
Тогда скажи наследнику, Жильяр,что ежели он вздумает проститьсяи дымный свет автомобильных фарвдруг выхватит платок императрицыили на стенке бурое пятно,то пусть он не кричит и не боится,подвал заасфальтирован давно,над ним трамвай проносится, как птица,тот красный электрический трамвайдомчит его в урочище, за гать,где в самом центре топи, так и знай,и сестры, и отец его, и матькак будто на купании в Крыму,вот только лица срублены прикладом.А впрочем, нет. Не говори ему.И пусть не просыпается. Не надо.
«В солдатских сапогах священник…»
В солдатских сапогах священник,взойдя на кафедру, сказал,что каждый в этом мире пленник,я тоже слушал и молчал.А перед ним на табуретахстояли разные гробы,и души пленников отпетых,освободившись от судьбы,как бабочки, перелеталитуда, к огням береговым,и свечки на помин сгоралии превращались в сизый дым.За домом дом, за сотней сотня —исчезли, слившись с темнотой,лишь храм горел в руке Господней,как будто факел над водой.
Четыре года назад
Мечты потемнели от крови моей,от боли моей потускнели,родился в России – не хочешь, а пейи слушай дыханье метели.
Чем горше полынь затяжного дождя,чем глубже укол расставанья,тем слаще тебя целовать, уходя,и в новое верить свиданье.
Я в русскую землю, как в масло, войдуи в пепле древнейшего слоявисочные кости родные найдуи сердце твое золотое.
Как будто я липа, и корни моидостигли границ православной земли,как будто тепло и спокойно роднележать в заскорузлой моей пятерне,
как будто я черная липа,и воздуха серая глыбаедва шевелит меж ветвямизакатными плавниками.
«В краю ином, где нету нас…»
В краю ином, где нету нас,красивая и молодая,закончит мойра свой пасьянс,тебя на картах загадает.И выпадут тебе зима,пустые хлопоты, дорога,и женщина одна, одна,что вымолит тебя у Бога.Одна любовь, дитя свободывойдет в тебя, как острый нож,и без следа промчатся годы,пока ты плачешь и поешь.
«Огромной в веснушках ладонью…»
Огромной в веснушках ладоньюпрогнав от лица комарье,паромщик на старом паромеукажет, где место твое.
Закурит кривую цигарку,и, глядя на реку, вздохнет,и даст тебе хлеба буханку,и платы с тебя не возьмет.
И будет тот хлебушек сделаниз сладкой, как сахар, муки,и будут то справа, то слевамерцать на реке огоньки.
И рыбы, и птицы, и звезды,и в сумерках летних сады, —всё будет простым и серьезным,живым и бессмертным, как ты.
Дельта
Татьяна Грауз
Из цикла «Зимняя сестра»
Поэт, прозаик, эссеист, автор нескольких поэтических сборников, публиковалась в журналах «Новый мир», «Знамя», «Волга», «Крещатик», «Интерпоэзия» и др. Публикация в 4–2015 «ПМ». Живёт и работает в Москве.
Неразличимое
зиме спасибо этим двум часамдрожащий воздух красный звон минутпод тёплою попоной лошадь(над бурым лбом горячий влажный пар)стоит на перекрёстке – день моргаетзастывшим золотом мигает светофори тишина кругом такая будтожизнь обернулась и в лицо глядит
Красный крест минут
зима зима дрожащий воздухминует красный крест минутпод тёплою попоной лошадьгорячий лоб и влажные глаза
мигает свет и мир мигаетзастывшим золотом моргает светофорсвет фар и ор звенящий у перекрёсткаскрестили нас спасибо Бог крестилидень тень и тишину
не на ша не на ша ти ши на