— Что вижу я! — отвѣчала цыганка: — 18-лѣтній малой и въ служительскомъ платьѣ не вѣритъ ничему. Я бы конечно сему удивилась, естьли бы не случались со мною такія чудеса весьма часто. Погляди на меня прямѣе, и слушай прилѣжнѣе то, что буду я говорить. Я предузнаваю уже точно, что въ самое короткое время будешь ты вѣрить всему тому, что бы я сказать тебѣ на захотѣла; да и станешь ты дѣлать мнѣ такіе вопросы, на которые наука моя, сколь она ни обширна, не позволишь маѣ тебѣ отвѣчать. Но напередъ скажи мнѣ имя свое и лѣта.
— Я вамъ о семъ не скажу, сударыня; ибо какъ хвалитесь вы, что знаете все, а сіе еще не доказано: то буду я увѣренъ въ истиннѣ словѣ вашихъ, ежели отгадаете все то, о чемъ вы меня теперь спрашивали.
— Какое упрямство! — вскричала новая Питониса: — естьлибъ былъ на мѣстѣ моемъ кто нибудь другой, то бы конечно онъ тебя оставилъ; но, слава Богу, имѣемъ мы у себя такія книги, въ которыхъ можно сыскать и гораздо важнѣйшія предъ этимъ тайны.
Тогда вынимаетъ она изъ кармана своего маленькую книжку, которая видомъ и величиною своею уподоблялась Календарю, переворачиваетъ въ оной листы, и вступя вдругъ въ родъ восторга, читаетъ слѣдующія слова:
— Рихардъ Обертонъ родился въ Лондонѣ, чему въ прошедшую Пасху и минуло уже 18 лѣтъ.
По прочтеніи сего она остановилась, закрыла книгу, и взявши Рихарда за руку, сказала ему:
— Ну, другъ мой, видишь ли ты, что имѣемъ мы способы узнавать о томъ, что отъ насъ скрываютъ?
Рихардъ, услыша сіе, облился холоднымъ потомъ съ головы даже до ногъ. Она сказала ему о его прозваніи, которое послѣ отъѣзда его изъ университета скрывалъ онъ съ великимъ стараніемъ, и напомнила такія обстоятельства, о которыхъ слыхалъ онъ еще въ юности своей отъ благодѣтельницы его Мистрисъ Галлены въ Сутамѣ, и тогда уже почти обѣ нихъ позабылъ, Тогда-то не вспомнилъ онъ прежнихъ своихъ мыслей; и хотя дотолѣ и почиталъ онъ всѣхъ угадчиковъ и колдуновъ за сущихъ обманщиковъ, но тогда сталъ уже вѣришь имъ слишкомъ много.
Цыганка взирала на него быстро, и взглядами своими проникала въ самое его сердце.
— Ну, молодецъ, — сказала она ему, — хотя я тебя нѣсколько и удивляю, но ты отнюдь страшиться меня не долженъ; ибо не учиню я тебѣ ни малѣйшаго зла. Какъ видъ твой чрезвычайно меня плѣнилъ, то и постараюся я о твоемъ благополучіи. Въ слѣдствіе чего и совѣтую я тебѣ предаться совершенно въ мои руки, за что и обѣщаю такое щастіе, которое превзойдетъ всѣ твои надежды.
— Мнѣ предаться въ ваши руки сударыня? — отвѣчалъ ей Рихардъ, взирая на нее въ свою очередь съ великимъ ужасомъ. — Хотя смотря на васъ и чувствую я къ тому великую склонность; я право полюбилъ васъ съ самаго перваго взора: но столь презрѣнное ремесло, каково есть ваше, вселило въ меня сперва отвращеніе; нынѣ же, когда позналъ я справедливость вашей науки, обладаетъ мною ужасъ… Какъ же хотите вы, чтобъ отдался я въ ваши руки?..
— Сынъ мой! — сказала ему цыганка съ чувствительнымъ видомъ, произнося слова свои ласковымъ голосомъ, — изжени изъ себя недовѣрчивость, ужасъ и всякой страхъ. Захочу ли я тебя обмануть? ибо какъ ты еще очень молодъ, нещастливъ, и, такъ сказать, оставленъ отъ всего свѣта: то мои намѣренія и состоять только въ томъ, чтобъ сдѣлать тебя щастливымъ. Впрочемъ какъ употребляю я науку мою только для того, чтобъ помочь твоимъ нуждамъ и слабостямъ, и защищать тебя отъ всѣхъ людей; и естьли совѣты мои будутъ заключать въ себѣ самое строгое нравоученіе; есть-ли всѣ они станутъ стремишься единственно къ тому, чтобы наставить тебя на путь истинны и благополучія: то какъ можно тебѣ имъ не слѣдовать не прилѣпиться ко мнѣ?
Рихардъ смотрѣлъ на цыганку наполненными удивленія глазами; да хотя и взиралъ онъ на нее весьма пристально, но она не сводила съ него очей своихъ; да и были видны на лицѣ ея истинна, благородство и самое величество, что и восторжествовало надъ бывшею на ней тогда странною и изодранною одеждою.
Сія женщина видя, что Рихардъ наблюдалъ молчаніе, не прерывала онаго самое малое время, а по томъ усматривая во взорахъ его, что онѣ нѣсколько уже на желаніе ея склонялся, сказала ему:
— Время намъ очень дорого, и либо наука моя обманываетъ, или сердцѣ твое раздирается различными страстями, коихъ стремленіе надлежитъ тебѣ, сколько можно, умѣрять. Хотя и безпокоишься ты о своей безопасности и жизни, но есть также и другія люди…
— Эхъ! кто бы ты такова ни была, — вскричалъ Рихардъ, — смертная ли, Ангелъ ли, или пришедшій для вспомоществованія мнѣ въ семъ уединенія благодѣтельной демонъ; но понеже ничто не убѣгаетъ отъ твоего знанія, то пожалуй скажи мнѣ, кто я таковъ, куда надлежитъ мнѣ шествовать, и какъ могу я избавиться изъ столь опаснаго мнѣ пребыванія? Какъ могу я убѣжать отъ себя самого? ибо ненавижу, мержуся и проклинаю самъ себя.