— Пожалуй не доходи до такихъ крайностей, — сказала она, — проистекающихъ отъ единаго только твоего отчаянія, которое не можетъ назваться ни благоразумнымъ, ни также основательнымъ. укроти твое любопытство, кое доводишь ты уже до такого степени, о какомъ я тебѣ предсказывала. Да хотя не давно и не хотѣлъ ты ничего отъ меня свѣдать, но теперь уже спрашиваешь ты меня слишкомъ много, и даже о такихъ дѣлахъ, коихъ преждевременное знаніе можетъ причинить тебѣ вредъ, Знай, что ты совсѣмъ не то, чемъ кажешься нынѣ; болѣе же ничего я тебѣ сказать не могу. Но учинясь нещастливымъ, отъ проступковъ твоихъ родителей, заслуживаешь ты твоею покорностію къ Небесамъ, кротостію и терпѣніемъ, возвратиться на прежнюю свою степень. Только по тебѣ и знать надобно и не мѣшать мнѣ управлять твоими поступками, въ чемъ и требую я отъ тебя самаго слѣпаго повиновенія. Сиръ Георгій, соскучивши тщетными своими поисками, пересталъ гоняться по твоимъ слѣдамъ, которые умѣла я отъ него скрыть. Всѣ служители его возвратились уже по домамъ; а притворное платье и учинитъ тебя во время выходу твоего изъ сего мѣста безопаснымъ. Со всемъ тѣмъ пожалуй не удивляйся, съ какомъ бы образѣ ты меня ни увидѣлъ, и знай, что ни одинъ изъ нихъ не будетъ моимъ настоящимъ, но всѣ оные стану я воспринимать на себя для твоего покою, безопасности и благополучія, которое съ нынѣшняго времени и учинится дражайшимъ предметомъ всѣхъ моихъ желаній.
Ничто не могло сравниться съ удивленіемъ и смущеніемъ Рихардовымъ; да хотя цыганка чрезмѣрнымъ своимъ знаніемъ (о силѣ коего былъ онъ увѣренъ), привлекательнымъ лицемъ своимъ, рѣчами и лестными обѣщаніями и могла бы поколебать его душу, но не до такого степени, дабы онъ ей ввѣрился, а влекло его къ ней нѣчто другое. Душа его раздѣлена была между страхомъ и почтеніемъ; чувствовалъ онъ, что сердце его стремилось къ ней весьма сильно, почему цѣлуя ея руки, и орошалъ онъ ихъ своими слезами.
— Такъ я тебя, Рихардъ, уже побѣдила, — сказала она ему; — да о будешь ты моимъ. Пойдемъ, сынъ мой, да хотя и надѣюсь я, что позволишь ты мнѣ называть тебя впередъ симъ именемъ, но нѣкогда буду я называть тебя онымъ съ гораздо большимъ удовольствіемъ, нежели нынѣ.
— Увы! — сказалъ Рихардъ, — я уже ни отъ кого названія сего не услышу.
— Я знаю сіе, — сказала цыганка, — и какъ лишился ты тѣмъ великаго удовольствія, то я тебя за оное и награжу; но должно, чтобъ открылъ ты мнѣ свое сердце съ совершенною довѣренностію какъ такой женщинѣ, которую станешь ты называть столь нѣжнымъ именемъ… Развѣ позабылъ ты Миссъ Доротею?..
— О Небо! государыня моя, — вскричалъ Рихардъ, — вы поражаете мое сердце… Нѣтъ, я ее никогда не позабуду; да и думаю, что воспоминаніе о томъ, что столь худо заплатилъ я за ея ко мнѣ милости, и что лишилася она отъ того родительской любви, учинитъ меня нещастнымъ во всю жизнь мою. Увы, государыня моя! я въ самомъ дѣлѣ былъ невиненъ, или по крайней мѣрѣ казалось мнѣ такъ; да хотя и желали открыть мнѣ глаза, но я не хотѣлъ на то согласиться, и противъ воли моей учинялся наинеблагодарнѣйшамъ человѣкомъ; да и чуть было не потерялъ отъ того своей жизни…
— Хотя былъ ты очень неостороженъ, дитятко, — подхватила цыганка, — но гораздо меньше, нежели Сиръ Георгій и Милади…
— Я на то довольно наказанъ, — отвѣчалъ ей Рихардъ, — ибо оскорбилъ я Миссъ Доротею. Какъ разлученъ я съ нею навѣки и не могу жить безъ того, чтобы съ нею не видаться, то и надѣюсь очень скоро умереть…
— Сынъ мой! ты отнюдь не долженъ заниматься столь печальными мыслями; ибо какъ любишь ты страстно, то и конечно нещастливъ, что влюбился въ такую особу, которой состояніе столь много не сходствуетъ съ твоимъ. Но пожалуй не печалься; щастіе весьма часто перемѣняется.
— Боже мой! — вскричалъ Рихардъ, — ниспосли щедроты свои на любезную мою Доротею. Да не возъимѣетъ она у себя столь низкихъ мыслей, и да не устыдятся отъ любви моей никогда.
— Ты мыслишь очень благородно, за что и достоинъ лучшей участи; но я не совѣтую тебѣ надѣяться на щастіе слишкомъ много. Со всемъ тѣмъ, естьли станешь ты поступать съ благоразуміемъ, то можетъ быть произойдетъ, что можно тебѣ будетъ жениться на Миссъ Доротеѣ, не причиняя ей стыда.
— Не ужъ-то я на ней когда нибудь женюся? — сказалъ Рихардъ въ величайшемъ восторгѣ; — и вы позволяете мнѣ того надѣяться?
— Я не хочу, — подхватила цыганка, — чтобъ предавался ты столь сильнымъ восторгамъ, ниже открыть тебѣ о столь важномъ таинствѣ; но ты можешь думать, что человѣческое благоразуміе, вспомоществуемое Небомъ, можетъ премѣнить твою судьбину, естьли только станешь ты поступать съ благоразуміемъ и терпѣніемъ. Но теперь предай ты себя совсѣмъ во власть мою, и перемѣни сіе платье, которое бы было для тебя слишкомъ опасно; войдемъ въ домъ сей, гдѣ и дамъ я тебѣ одежду, которая будетъ гораздо болѣе приличествовать къ новому твоему состоянію.