— Ты, будучи въ семъ домѣ, будешь заниматься приличными тебѣ упражненіями; надобно тебѣ выучиться Гальскому языку такъ, чтобъ можно было тебѣ понимать; выучивъ сей языкѣ, и будешь ты послѣ весьма рада, но какъ сіе не займетъ всего твоего времени, то и можешь обучаться плѣсть кружева. А какъ дочери Мистрисъ Бюлбоки весьма въ томѣ искусны, то и покажутъ онѣ тебѣ сіе легкое рукодѣліе съ охотою; въ то же самое время привыкнешь ты къ пристойнымъ твоему полу поступкамъ и ухваткамъ.
— Однако, сударыня, — подхватилъ Рихардъ вспыльчиво, — вы всегда мнѣ говорите такъ, какъ будто бы была я женщина: да долго ли сіе будетъ продолжаться?
— Слушай, дочь моя, — подхватила госпожа сердитымъ голосомъ: — придетъ такое время, въ которое будешь ты сожалѣть, что учинишься не женщиною.
— Однако, сударыня, сказалъ Рихардъ…
— Бекитъ, — подхватила она, — я отнюдь не сударыня, а тетка твоя. Не ужъ-ли думаешь ты, что своею непокорностію, нетерпѣливостію и досадою покажешься ты мнѣ гораздо достойнѣйшею къ полученію возвратно того пола, котораго лишилась ты по одному только виду? А какъ принадлежишь ты совершенно мнѣ, то и должна ты быть тѣмъ, чемъ будетъ мнѣ угодно; да я и совѣтую тебѣ поступать по моей волѣ и говорить такимъ образомъ, чтобъ могла ты мнѣ нравиться.
Рихардъ, вскинувши тогда глаза свои на его тетку, увидѣлъ, что взгляды ея были суровы; почему, пріобыкши ее почитать и бояться, подумалъ, не огорчилъ ли онъ ее, и весьма отъ того задумался. Но госпожа сія какъ скоро увидѣла, что поступила она съ нимъ очень строго, то кинулась его обнять, и когда заплатилъ онъ за сіе своими ласками, то согласіе ихъ и было возстановлено паки.
Скоро послѣ того пріѣхали они къ Мистрисъ Бюлбокѣ, такъ называлась Гальская госпожа; а примѣченныя Рихардомъ въ домѣ ея лица, платье, разговоры, обычай, и словомъ, все, было для сего юноши совсѣмъ новымъ зрѣлищемъ. Спутница ея въ семъ домѣ принята была весьма ласково, а онѣ такъ, какъ дочь лучшаго друга сего жилища; да и дали ему для жительства самую покойную комнату. Госпожа Бюлбекъ и обѣ ея дочери старались всѣми способами сдѣлать ему общество ихъ пріятными; почему тетка его отъѣжжая и надѣялась, что Рихарду въ домѣ семъ, въ разсужденіи вниманія живущихъ въ немъ, отнюдь не будетъ скучно. И такъ на другой же день Рихардъ очутился окруженъ небольшимъ Гальскимъ обществомъ; да и самъ онъ казался уже Галличанкою: ибо какъ одна дочь Мистрисъ Бюлбоки была станомъ своимъ съ нимъ равна, то и надѣли онѣ на него ея платье, да и не велѣли ему оное съ себя скидывать.
Какъ всякому человѣку естественно желать разумѣть рѣчи другихъ, и чтобъ онѣ могли понимать его слова, то и не должно удивляться никому, что Рихардъ весьма прилѣжалъ къ познанію Гальскаго языка, а успѣхи его и были чрезвычайно скоры, чему отнюдь и удивляться не льзя, потому что разумъ и память его были пріобучены къ ученію гораздо прежде. Въ слѣдствіе чего по прошествіи двухъ недѣль и зналъ уже онѣ изъ сего языка столько, что могъ онѣ всего себѣ попросить; по прошествіи же другихъ двухъ недѣль умѣлъ онъ называть всѣ представляющіеся ему предметы; а вскорѣ по томъ сталъ онъ порядочно говорить. Сіе упражненіе, соединясь съ плетеніемъ кружева, занимало нѣкоторую часть его времени; а разсужденія и нѣкоторыя уединенныя кругомъ сего дома прогулки прочія части дня, но какъ ночи были очень долги, то и провождалъ онъ ихъ думая о Доротеѣ, и соглашая данныя ему обѣщанія, что онъ ее увидятъ и будетъ нѣкогда обладать, съ употребленными спутницею его странными средствами. Когда же разсуждалъ онъ о тѣхъ произшествіяхъ, при которыхъ былъ онъ очевиднымъ свидѣтелемъ, то хотя нѣкоторыя изъ нихъ и казались ему смѣшными, и приводили въ смущеніе его разумъ, но въ маломъ числѣ тѣхъ, которыя могъ онъ судить, не видалъ онъ ничего, кромѣ хорошаго, честнаго и добродѣтельнаго; почему и оканчивалися всѣ сіи разсужденія горячимъ желаніемъ увидѣться съ нимъ, кое увеличивалося рѣчьми Мистрисъ Бюлбоки и дочерей ея, которыя говорили ему о Капитанѣ Сентри безпрестанно, и оказывали печаль свою, не получая отъ него писемъ. А какъ Рихардъ подумалъ, что могъ онъ узнать отъ сихъ госпожъ нѣсколько о Капитанѣ, то и спросилъ онъ у нихъ: