— Что съ вами, прекрасная Миссъ, сдѣлалась? ибо кажется мнѣ, что вы плачете.
— Нѣтъ ничего, Бекита, — отвѣтствовала смущенная и столь занятая, что не могла уже примѣтить безпорядка ложной Галличанки, Доротея. — Я читала Французскую повѣсть, которая очень меня тронула; да думаю, что произвела бы она то же дѣйствіе и надъ вами, естьлибъ могли вы оную понимать.
Послѣ сего отвѣта Доротея, дабы можно было ей свободнѣе проливать слезы, ушла и заперлась въ своемъ кабинетѣ, гдѣ и разкаявалась она очень много, что оказала столько движенія при такой чужестранкѣ, которая хотя и была мало свѣдуща и не имѣла у себя просвѣщеннаго разума, однакожъ могла отчасти проникнуть причину онаго.
Рихардъ опомняся вкушалъ пріятное удовольствіе любви, и зная уже, что былъ онъ столь же нѣжно любимъ, былъ онѣ готовъ пролить кровь и потерять самую жизнь свою для остановленія проливаемыхъ о немъ Доротеею слезъ, но боязнь, дабы чрезъ то не лишиться имъ столь сладкой для обѣихъ ихъ надежды, заставляли его хранить свою тайну. Со времъ тѣмъ опасался онъ, чтобы не случилось съ нимъ еще другаго гораздо труднѣйшаго опыта; желалъ онъ и страшился быть свидѣтелемъ инаго приключенія подобнаго тому, которой наполнилъ сердце его смѣшанною съ печалію радостію. По щастію сего уже съ нимъ не случилося; ибо Миссъ не хотѣла болѣе оказывать своей слабости; а притомъ въ сіе же самое время прибылъ изъ Корнуальскаго Графства и Капитанъ. Онъ спрашивалъ о поведеніи своей дочери, и получа на то такіе отвѣты, которыми былъ онъ весьма доволенъ, поблагодарилъ госпожъ за ихъ къ Бекитѣ милости, и отвелъ ее попрежнему въ маленькой свой домикъ.
Пришедши въ оной, сказалъ онѣ ему:
— У насъ все идетъ очень хорошо, Бекита. Какъ Г. Жакманъ придетъ ко мнѣ сего дня, то мы, поруча въ его смотрѣніе маленькое наше жилище, съ нимъ распрощаемся и тотчасъ поѣдемъ вх овинцію Корнуальскую, куда зовутъ насъ самыя нужныя дѣла.
— Такъ я уже Миссъ Доротею больше не увижу? — спросилъ у него Рихардъ…
— Какъ завтрашній день надѣнешь ты на себя мужское платье, то и можно ли тебѣ въ семъ приборѣ безъ опасности показаться въ замкѣ.
— Такъ завтра буду я уже въ мужкомъ платьѣ? — спросилъ Рихардъ…
— Ты будешь о немъ, дорогая моя Бекита! сожалѣть, какъ я тебѣ уже прежде предсказалъ, увѣрься въ справедливости моего искусства, и надѣйся на меня больше…
— Я никогда уже, батюшка, не стану противъ васъ проступаться, — отвѣтствовалъ ему Рихардъ весьма нѣжно; — да и послѣ полученныхъ отъ васъ благодѣяній могу уже предаться въ волю вашу совершенно…
— Посмотримъ, любезная моя Бекита, — подхватилъ Капитанъ; — ибо хотя и думаешь ты, что можешь на себя полагаться; но я знаю тебя гораздо лучше. Ты все еще въ мысляхъ своихъ колеблешься и боишься совершенно на меня положиться.
Рихардъ мнилъ уже, что лишился онъ всякой недовѣрки; почему обходяся съ отцемъ своимъ весьма почтительно, пошелъ съ нимъ въ замокъ, гдѣ и простился онъ какъ съ обѣими госпожами, какъ равно и съ Жакманомъ. А какъ Капитанъ, бывшій у него въ Контреѣ дамъ удержалъ за собою, да и обѣщалъ чрезъ нѣсколько недѣль возвратиться: то происходящая отъ разлуки печаль и умѣрялась надеждою въ скоромъ времени увидѣться паки. На другой день Капитанъ разбудилъ Рихарда еще до разсвѣта, велѣлъ надѣть ему обѣщанное наканунѣ платье, которое и было очень просто. Тогда подвезена была спокойная двумѣстная коляска, въ которую по запряженіи почтовыхъ лошадей сѣли они и поѣхали.
Дотолѣ, пока не достигли они до Корнуальскихъ рубежей, все происходило по старому, изключая того, что Капитанъ называлъ уже его всегда Рихардомъ, либо своимъ сыномъ; но какъ только на нихъ они вступили, то разговорѣ ихъ учинился сколько важнымъ, столько и страннымъ.