— О, решила поделиться с дочерью интимными подробностями нашей жизни? — Паша вскидывает бровь.
Домой к вечеру он вернулся от Божены без гнева и раздражения, и я понимаю почему: он удовлетворил свою красавицу, снял напряжение, ярость и расслабился.
Сейчас он под мощной дозой эндорфинов, и могу ждать от него лишь ленивое высокомерие и вальяжные насмешки.
— Это твои слова, — пожимаю плечами.
— Я от них не отказываюсь, — делает глоток кофе, не отводя от меня взгляда.
Горячий пар поднимается от чашки, смешиваясь с горьковатым запахом свежего эспрессо.
Он пьёт кофе чёрным, без сахара — всегда так.
Этот терпкий аромат раньше ассоциировался у меня с утрами, когда он, ещё сонный, целовал меня в шею, а я смеялась и отстранялась: «Паш, ты не побрит. Царапаешься».
Теперь этот запах кажется мне ядовитым.
На втором этаже гремят ящики, слышен скрип паркета под тяжёлыми шагами помощников. Они переговариваются вполголоса.
Их голоса глухо доносятся через потолок, будто из другого мира. Один из них роняет что-то металлическое — раздаётся звонкий удар, за которым следует сдержанное ругательство.
— Я с вас три шкуры сдеру, если что-то сломаете! — кричит Павел, глядя на потолок. — Безрукие ослы!
— Это Божена, — разворачиваюсь к молчаливой дочери, которая лишь сглатывает. — Ты знаешь Божену?
Павел ставит чашку на стеклянный столик с глухим звоном. Звук резкий, будто точка в конце предложения.
— Не втягивай дочь, Мира, — чётко проговаривает он. — Мне было достаточно того, что ты испортила мне переговоры.
— С корейцами? — едва слышно спрашивает Поля.
Павел медленно поднимается с дивана. Его движения плавные, как у хищника, уверенного в своей силе.
— Я тебе позвонил, чтобы ты маме слёзы повытирала, — хмыкает и поправляет полы пиджака. — Ты же девочка, — делает шаг к дочери, которая медленно выдыхает. — А с Боженой я тебя обязательно познакомлю лично.
Выдерживает многозначительную паузу, затем тихо, но твёрдо говорит:
— И вы с ней обязательно подружитесь.
Паша не оставляет дочери выбора своим категоричным заявлением.
— Может, ты ещё обрадуешь нашу дочь новостью, что твоя милая Божена ждёт ребёнка?
Я вскидываю подбородок и с трудом выдерживаю тёмный, тяжёлый взгляд Павла.
Я инстинктивно втягиваю воздух, когда он наклоняется в мою сторону. Запах его одеколона — дорогого, с древесными нотами — теперь кажется удушающим.
Неожиданно он смеётся:
— Даже удивительно, что я так долго продержался в браке с тобой.
— У тебя будет ребёнок? — хрипло переспрашивает Поля.
— Да, — улыбается, обнажая белые ровные зубы в самодовольной ухмылке, — я снова стану папой, — дотрагивается пальцем до кончика носа Поли, — не раскисай, малышка.
Поля замирает и поджимает губы.
— Ты меня никогда не разочаровывала, — Паша касается её щеки, — и я знаю, что ты оставишь глупые обиды и ревность маме.
Целует дочь в лоб и выходит из гостиной, крикнув к потолку:
— Ускорьтесь, рукожопы!
Поля тяжёлым шагом идёт к креслу, медленно садится и глухо шепчет, закрыв лицо руками:
— Мам, как ты всё это допустила?
11
— И что ты будешь делать, мам? — спрашивает Полина. — И зачем ты скандалила при корейцах, мам?
Поджимаю губы и постукиваю по краю чашки с чаем с мелиссой и мятой.
— Мам, — продолжает Поля. — Ты же прекрасно знала, что это один из самых важных проектов папы...
— Ты не забыла, что он мне изменяет? — наконец спрашиваю я.
— А такие вопросы не решаются в присутствии чужих людей, мам, — Полина хмурится. — А потом ты удивляешься, почему папа взбесился?
— Ты на его стороне?
— Я на стороне адекватности, мам, — Полина щурится. — Ты бы меня поняла, если бы сама... — резко обрывается.
— Продолжай, Поля, — я медленно разворачиваюсь к ней.
— Если бы сама была во главе хотя бы маленького проекта, — Полина скрещивает руки.
— Вот как?
— Да, мам, — Полина не отводит взгляда. — Папа год мурыжил этих корейцев. Год, мама.
— Он мне изменяет.
— Разводись, — чётко проговаривает Полина и повторяет. — Разводись, мам, но разводись так, чтобы за твоей спиной над тобой не смеялись, а над тобой будут смеяться.
Я чувствую, как в руках рождается дрожь. Я была жалкой. Вот о чём говорит Поля. Я была жалкой перед корейцами, перед переводчиками, перед подчинёнными Павла. Я была громкой, истеричной и жалкой.
Будут обсуждать не Павла, а меня. Будут жалеть, вздыхать и прятать злорадные улыбки: жена опасного босса устроила шоу для его иностранных партнёров, и все вывернут так, что это Паша развёлся со мной.