— Мира, в двадцать лет простительно разводиться из-за интрижек мужа, — отец снисходительно вздыхает и окидывает меня таким презрительным взглядом, что мне хочется помыться.
Хочется содрать с себя кожу.
— Хотя и в двадцать лет у женщины должны быть мозги.
За дверью раздаются приглушенные голоса, среди которых я слышу раздраженный тембр Павла.
Он еще тут?
Мой папа со вздохом встает:
— Пойду-ка я побеседую лучше с Пашей, — цыкает и вновь бросает на меня разочарованный взгляд. — Я позвоню маме. Пусть она тебе сопли вытирает.
Шагает к двери и отмахивается от меня, как от назойливой мухи. Я его в очередной раз разочаровала.
Он открывает дверь и громко окликает Павла:
— Паша, здравствуй!
И делает медленный шаг вперед, а я вскакиваю и следую за ним:
— Не смей унижаться перед ним!
Папа с резкостью, которой я не ожидала от человека с больным коленом, разворачивается ко мне. Щурится и цедит сквозь зубы:
— Тебе бы поучиться мудрости у мамы. Она никогда не позволяла себе так размазывать сопли по лицу. Где твоя гордость, Мира? Достоинство?
— О, Александр Иванович, — летит из глубины коридора насмешливый голос Павла. — Приехали дочку спасать от мужа-негодяя? Я тороплюсь.
— Неужели не найдешь и пяти минут для тестя? — папа шагает к Павлу, который ждет его у лифтовой площадки, сунув руки в карманы брюк.
Он стоит у лифтовой площадки, сунув руки в карманы брюк. Такой надменный. Такой недоступный. Такой насмешливый.
— Неужели не найдешь и пяти минут для тестя? — папа шагает к нему, оставляя меня одну в коридоре.
Я вижу, как они обмениваются мужскими взглядами — понимающими, снисходительными. Будто я — непослушный ребенок, которого нужно поставить на место.
— Мира, — Павел бросает на меня холодный взгляд, — приведи себя в порядок. Ты выглядишь как сумасшедшая. Ты позоришь отца.
Из соседнего кабинета высовываются любопытные лица сотрудников. Кто-то шепчет, кто-то прячет ухмылку. Они все видят. Все слышат.
— Пап... — мой голос дрожит, но я все еще пытаюсь достучаться. — Ты должен быть сейчас на моей стороне.
Отец даже не оборачивается.
— Ты слышала мужа, — бросает он через плечо. — Приведи себя в порядок.
Павел нажимает кнопку лифта и, не глядя на меня, произносит:
— Что же, Александр Иванович, с вами я готов обсудить условия нашего развода. Однажды мы обсуждали нашу свадьбу, а теперь пришло время развода.
— Не горячись, Паш. Дай ей время прийти в себя. Возраст у нее сейчас такой. Плюс еще проблемы с гормонами.
Двери лифта открываются. Они заходят внутрь вместе — мой муж и мой отец. Два самых важных мужчины в моей жизни.
И ни один из них не оглянулся.
Лифт закрывается.
Я остаюсь одна посреди коридора, под перешептывания коллег, под их жалкие, сочувствующие взгляды.
Мои ноги подкашиваются. Я медленно приваливаюсь к стене, а иначе я осяду на пол
— Мира, — ко мне на носочках подбегает Алиса и зло зыркает на коллег, — обед еще не скоро. Возвращайтесь к работе
Она вновь сует мне в руки бутылку воды, вытирает слезы и заглядывает в глаза с примиряющим шепотом:
— Ваш отец успокоит вашего мужа. Я поэтому ему и позвонила.
А вокруг — только чужие глаза, которые уже завтра разнесут эту историю по всему офису.
— Ты знаешь, кто она? — хватаю ее за руку и стискиваю ее тонкие пальцы до хруста. — Знаешь? Кто?
Кусает губы и коротко кивает.
— Кто?
— Моя старшая сестра, — едва слышно шепчет и совестливо отводит взгляд. — Божена.
4
— Если Павел Витальевич узнает… — Алиса решительно заталкивает меня обратно в комнату отдыха, — он меня **прибьёт**…
Захлопывает дверь, к которой приваливается спиной.
— Твоя сестра? — уточняю я.
— Да, — презрительно кривит губы.
Но кроме презрения к старшей сестре в глазах Алисы, я вижу… ревность. Она такая явная и острая, что я осязаю её кожей.
Алиса… влюблена в моего мужа?
Что за бред?
— Я заболела… осенью, — зло шепчет она, — и я попросила Божену заехать **в** химчистку за пальто вашего мужа и закинуть его в офис. С этого всё началось…
Алиса сжимает кулаки, ногти впиваются в ладони, но она, кажется, не чувствует боли. Её голос дрожит, но не от страха — от ярости.