Нола заняла место в публике.
Звуковая система трещала, экран гудел и дёргался статикой. Теперь изображение Купола исчезло, поскольку в сигнал врезался пиратский канал. Возникла фигура Мисти Паркер. Мисти: сплетница о знаменитостях, пресмыкающееся всенощных слухов. Её готическая причёска была окрашена огненным, и её лицо, словно бабочка, растягивалось и схлопывалось на неизменном дисплее, белизна кожи с раскрашенными участками её щёк и бровей. Когда лейтмотив передачи доиграл, её фиолетовые губы образовали оскал.
Слова Мисти лились рекой.
— Зрители Купола, где бы вы ни были, я принесла вам тайну Сейчас! Я имею в виду эту минуту, эту самую секунду. Нет другой такой истории, которая стоила бы нашего времени. Собственно: Куда же делась наша прекрасная, отчаянная, потрясающая, смиренная, пылкая, застенчивая и танцующая Мелисса Голд?
Толпа вокруг грубо состряпанного экрана смотрела в тишине, некоторые кивали головами, другие закрыли глаза в медитации.
Оскал Мисти растянулся.
— Продюсеры нам не говорят. Они хранят свои маленькие тайны. О, но мы узнаем правду, ведь мы люди, чистосердечные и бдительные зрители этой отверженной земли.
Мисти засияла. Её голос взял более глубокий тон.
— Я сейчас говорю о боли и наслаждениях жизни в Куполе. Я шепчу полусказанные слова слухов, пойманных ночью в паутины воздуха и цифр.
Теперь экран показывал в реальном времени публику, собравшуюся за кольцевым ограждением. Они тоже стояли в тишине, в покое, во вспышках света, в почтении, головы склонены, руки переплетены с руками рядом стоящих — незнакомцев, друзей, родственников, приятелей по просмотру — все держались вместе в этот момент общего сомнения и лишения.
Мисти говорила за кадром.
— Говорят, что Мелисса оставила свои бренные оковы плоти и вошла в другую, лучшую реальность, сделанную из света и тени, из вспышки и плёнки. Она стала затерянной в камерах жертвой свету и зрелищу.
Люди по лагерю забубнили что-то наподобие:
…затеряна… затеряна в камерах… затеряна…
Экран ушёл в черноту. Из этой пустоты продолжал звучать голос Мисти.
— Мелисса? Если ты там, вовне, если ты можешь с нами говорить, свяжись с нами любым способом, в любой форме, пожалуйста, сделай это сейчас.
Нола поёрзала на своём месте.
Слова Мисти действовали, как курение фимиама, как заклятия жрицы.
— Пожалуйста, Мелисса, мы специально для тебя затемнили экраны. Яви нам себя, говори с нами. Покажись.
Экран дрожал.
Дрожал в лунном свете.
И все смотрели заворожённо.
Нола представляла себе их. Всех, кто находился в студии, притихших. Всех, кто стоял за оградой, жил на долгосрочных лагерных стоянках, всех, остававшихся бодрствовать допоздна в своих гостиных, чтобы увидеть это, чтобы быть свидетелем. Все притихшие. Ночные работники и недремлющие в больничных палатах, на заводах, в офисах, кафе и барах. Притихшие. Нация как целое, притихшая. Миллионы зрителей по всему миру. Притихшие. Техники и исполнители в лондонской штаб-квартире Купол-Удовольствий-Энтерпрайзис. Притихшие. Сама Мисти Паркер. Притихшая, ждущая. Все люди, повсеместно смотрящие на свои избранные экраны, прикованные к плексивизорам, бокс-компам, портапопам, телебагам, сомаподам, гексаплеерам, древним телеприёмникам, извлечённым из кладовок ради этой церемонии. Кусок материи, растянутый на деревьях. Все уставились в темноту и ждут ответа, образа Мелиссы в её новом обличье, каким бы оно ни было, её новой обители, где бы она ни оказалась. Конечно, конечно, технология даст нам этот проблеск, это зрелище? Конечно.
Ожидание.
Всё ещё ожидание.
Растянутая белая простыня трепетала на ночном ветру, чёрная, безжизненная, беззвучная и беззрелищная.
Экран ничем не откликался, не предлагал открытий.
Нола сидела на краю стула, сжав пальцы. Она могла слышать голоса в своей голове, давление нарастало. Её тело жаждало и горело целиком, каждый дюйм.
Зрители вздыхали.
Затеряна… всё так же затеряна…
Живая съёмка Купола вернулась на матерчатый экран, когда ослаб пиратский канал, и аэроволны были отвоёваны официальными программами.
Минуту или две никто не разговаривал.
Молодой человек, раздетый до пояса, ступил вперёд. Он начал исполнять точный, выверенный танец, прижимаясь к земле, едва сдерживая энергию. Огонь ощетинился. Люди начали петь, сначала тихо, затем усиливаясь. Женщина играла на электрогитаре, создавая минорные вариации на тему лейтмотива Купола, угадывающуюся в аранжировке. Музыка становилась более тёмной, рваной, громкой, атональной по мере того, как шаман племени поднимался на ноги, держа в руке горящий факел. Тени танцевали с ним, как чёрные духи диких животных, удерживаемые только хрупким заклинанием. Нола содрогнулась, её собственная кожа роилась проекциями меха и когтей под пальто. В кульминации танца шаман поднёс пламя к белой простыне, и зрители ахнули, когда телевизионное изображение Купола Удовольствий исчезло в огне. Люди кричали от боли и высвобождения. Музыка переросла в шум, оживший кровенотами и костеискрами. Молитвы интонировались, слова заимствовались из древних телевизионных диалогов и броских фраз, все перекрученные, абстрагированные. И потом — тишина, ритуал умер вместе со своим богом.
Треск костра.
Звуки ночного леса.
Пепел развеянной по ветру материи.
Теперь все глаза обращены к Ноле.
Она неуверенно встала и пошла вперёд толпы. Знание того, что она должна сделать, пришло к ней с её кожи, от голоса с плоти, от демона образа. От неё самой. Она сбросила одежду, не испытывая стыда. Шоу началось. Это была трансляция, никогда ранее не виденная, созданная Нолой, сжимавшей сигналы вместе, продуцирующей свои собственные программы. Сегодня на Кожевидении мы принесём вам восторги: Зоогонщики на трассе, Косметика Смерти, Животные под Наркотиками, Грязные декораторы рок-н-ролла. Нола смешивала картинки, создавая гибриды: Невеста автомобилей, Ток-шоу человеческих рыб, Голые дни пламени и чуда, Жизнь и смерть корпоративного неудачника, Пегас со сломанными крыльями. Она раскалывала звуки и голоса на кусочки, сводя их вместе в новых комбинациях: Кровь на крекерах, Мартышки мышкуют монеты, Поёт мистер Кис-Кис, Ударяющие синим током стихи о футболе, Гудбай, полуночный сон, Зинго Линго Бинго!!! Нола делала собственные программы, и публика смотрела во все глаза. Люди смеялись, восклицали, охали и ахали. Они пускали слюнки. Они перешёптывались. Они хотели большего.
Ручные камеры глазели на неё, линзы восхищались.
Нола замедлила зрелище, уловив настроение. Её кожа светилась биолюминесценцией, когда картинки материализовывались:
Украденные взоры любви,
газовое освещение, мягко падающее на лицо женщины,
мужские руки, обнимающие,
стоит пара, затемнённая на фоне заходящего солнца,
на отдалённом пляже волны трогают песок,
поцелуй такой нежный, такой манящий на плоти, что губы возгораются звёздами и солнечным жаром.
Картинки. Мыльные клише, преувеличения, дежурные действия фильмов о любви.
Не имеет значения: они были рождены желанием.
Рядом сидела девочка-подросток — ребёнок, ловивший мелькающие изображения с такой жаждой, что Нола видела собственное отражение в её глазах, Нола — молодая и ещё верящая. Нола — поющая для своего удовольствия, сочиняя мелодии, слова, испытывая чувства в диком развернувшемся мечтательном серно-лунном магически заклинающем балете музыки, играющая живьём для её образа в зеркале шкафа, позирующая, танцующая свои собственные движения под свой собственный ритм.