Квартира №10. Старуха Извергиль
Старухе-процентщице из «Преступления и наказания» Достоевского было около шестидесяти лет. Елизавете Ивановне из нашего дома в год, когда Родион Раскольников совершил двойное убийство, тоже было около шестидесяти. По крайней мере, именно такие мысли она внушала своим видом. А ещё казалось, что оная непременно должна была стать жертвой последователя Раскольникова, ибо Елизавета Ивановна своими асоциальными выходками явно напрашивалась на бесстрастный взмах топора. Правда, с габаритами, с позволения сказать, старушки, пострадавшим мог стать уже сам злоумышленник.
Приподъездные бабушки и те не жаловали Елизавету Ивановну из-за обыкновения последней облаивать всех, кто попадал в поле её зрения вне зависимости от пола, возраста и национальной принадлежности прямо со своего балкона на четвёртом этаже. А «вне зависимости» включало в себя и непосредственно скамеечную роту, такую родную и привычную в любом дворе. В итоге, старушки, разгорячённые словесной перепалкой, невольными свидетелями которой становились жители всех этажей первого подъезда (а иногда и части прилегающего соседнего дома), ещё долго не смолкали даже после того, как Елизавета Ивановна покидала наскучившее ей поле брани. Эти баталии привели к тому, что скамейка первого подъезда почти всегда пустовала и выглядела изгоем на фоне своих вечно заполненных соседей, прогибающихся под массой человеческих тел и разговоров. Покинутый всеми основополагающий элемент светской жизни двора наверняка был посмешищем среди всех приподъездных скамеек.
Однако Елизавета Ивановна оставалась на своём посту и продолжала караулить любого случайного прохожего, способная в случае необходимости (да и в отсутствие таковой) без посторонней помощи заменить целую армию. Армию сквернословящих, злобных ведьм.
Моё личное знакомство с Елизаветой Ивановной состоялось, когда я имела счастье проживать в этом доме около двух месяцев. Соседи по лестничной клетке, с первой недели пытавшиеся включить меня в ряды своего ордена второго подъезда, чуть ли не каждый день доверительно сообщали, что встреча с «маразматичкой из десятой квартиры» равноценна встрече с разъярённой дикой кабанихой – остаётся терпеть и молиться, что выживешь в этой неравной схватке. В ответ я лишь пожимала плечами и выдавливала из себя глуповатую улыбку. Но лишь при непосредственном знакомстве, я поняла, насколько точным был этот эпитет. А дело было так.
Прохладным октябрьским вечером я возвращалась с работы. Было уже темно, а фонари в нашем дворе по своему обыкновению не горели. Возле первого подъезда копошилась довольно громоздкая человеческая фигура, и моё параноидальное воображение, заглушая слабый писк инстинкта самосохранения и здравого смысла, начало рисовать картины из криминальной хроники.
Вместо того чтобы во всю прыть помчаться домой и спрятаться за дверью с намерением никуда не выходить следующие лет пятьдесят, я начала подкрадываться к таинственной фигуре, всё ещё копошащейся у входа. Недолго думая, я со всей дури огрела злоумышленника сумкой по голове. Злоумышленник охнул и осел. Видимо, ноутбук и довольно увесистая книга, притаившиеся в моей ручной клади, отлично знали своё дело. Через мгновение жертва осыпала меня таким потоком брани, что у меня покраснел даже гипофиз. И в этот момент стало понятно, что злоумышленник — не кто иной, как Елизавета Ивановна. Чёрт её знает, что она делала у двери: искала ключи или обмазывала ручку голубиным дерьмом, но видит Бог, я ни на секунду не подумала, что устрашающим громилой может оказаться пожилая женщина со скверным характером.
Елизавета Ивановна всё ещё сидела на земле и матюкалась, как старый пират. Я, не решаясь покинуть место преступления или хотя бы предложить своей жертве помощь, стояла поодаль. На шум вышли несколько жильцов, и свет из подъезда озарил багровое лицо Елизаветы Ивановны и мою виноватую физиономию.
Вставшая (не без помощи соседей) на свои конечности старушка обернулась ко мне, и наши глаза встретились. В её взгляде я успела прочитать весь поток брани, который через мгновение обрушился на мои многострадальные уши. Елизавета Ивановна прилюдно (и, к моему сожалению, справедливо) обвинила меня в разбойном нападении и, брызжа слюной, угрожала судом. Высыпавшие на улицу жильцы пытались успокоить пенсионерку, уверяя, что “да она помочь пыталась после того, как Вас кто-то стукнул”, но пламя древней ярости уже разгорелось. Бойкая старушенция с габаритами самых мощных рестлеров окончательно оправилась от потрясения и пыталась подключить к силе слова силу удара, который, по моим соображениям, обещал быть сокрушительным. В итоге, несколько взрослых мужчин с трудом уволокли в дом рвущуюся в бой Елизавету Ивановну, жестами намекая мне, что пора удалиться. Мучимая угрызениями совести я ретировалась, проведя остаток вечера в чрезвычайно подавленном состоянии.