Глава 7. Лихие времена
Кощей ухватился за тяжёлое кольцо и поднял тяжёлую, кованную железом крышку погреба. Снизу пахнуло сыростью и тленом. Мёртвая стража подвела к Кощею обнажённую четвёрку, стыдливо прикрывающую руками срамные места, – мужчину и трёх плачущих женщин. Пленники были немолоды и чрезвычайно напуганы.
Из-за плеча Бессмертного выступила женщина в богатой одежде и с кривой ухмылкой подтолкнула мужчину к яме:
— Этот первый пойдёт!
Несчастный натужно засопел, балансируя на краю.
— За что, Любушка? – всхлипнул, рукой размазывая по грязным щекам горючие слёзы. – Ведь сын у нас...
— Про сына вспомнил, Салтанушка? – в унисон ему пропела женщина. – Меня с младенчиком, не разобравшись, в бочку засмолил да велел в океан бросить! Всё-то ты жил – не тужил, лиха не ведал! Так испробуй на своей шкуре, каково оно! Нет тебе пощады! Нет прощения! Будешь ты Лиху обед, а сестрицы мои заклятые да любимая свекровушка – на закусочку!
Ударила сапогом сафьяновым да и столкнула бывшего мужа своего в погреб. Женщины завыли-заголосили, повалились в ноги княгине. Та и бровью не повела, только перстами щёлкнула – и ткачиха с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой последовали за Салтаном. Смеялся Кощей, пока из погреба крики слышались. Хохотала и Любава, слыша хруст костей да чавканье. Расти, расти Лихо Одноглазое! Расти злее и хитрее прежнего!
— Так и будет на цепи сидеть? – Любава припала к груди Бессмертного.
— Будет. Пока кровью человечьей не напитается да не забудет род людской, – отвечал тот, целуя княгиню в уста. – Нам на границе Междумирья стража нужна да нежить верная. А рати мы быстро наберём. В мертвецах нынче дефицита нет!
Любава осторожно нащупала спрятанную под кольчугой Книгу. У сердца носит. Боится. А раз так, не долог его век. Раздобыла ей верная рыбка золотая документ древний. В документе том всё есть: и про священный дуб, и про цепи, и про ларец, и про утку с зайцем, и про яйцо, в котором Игла. Даже координаты указаны. Осталось лишь место найти. Тогда уж она покуражится. Сама властвовать над мирами станет.
Размечталась княгиня-мать. Разомлела от собственных мыслей. Не заметила, как жених костлявый и её к краю подвёл. Прощай, Любавушка! Прощай волчья ягодка! Раз предавши – нет веры тебе!
***
Настя металась в агонии. Тело горело адским пламенем, грудную клетку выламывало, выворачивая наизнанку израненную, сопротивляющуюся переменам душу. Казалось, что на месте лица сияет огромная кровоточащая рана. Нестерпимая, нескончаемая боль вселяла в сердце ярость, обиду и злость. Настя на четвереньках, как животное, металась в темноте, скребла ногтями сырую подвальную землю, раздирала в клочья рубище и выла от бессилия.
Она плохо помнила, что с ней произошло. Не знала, кто она и как попала в это страшное место. Даже имя своё она забыла. В памяти всплывал лишь один образ, высокого сухопарого старика в чёрных рыцарских латах, в тяжёлом плаще на острых плечах да в костяном венце на лишённой волос голове. Глаза старика горели огнём, тонкий длинный нос напоминал ястребиный клюв, руки – лапы коршуна. Хозяин! Это был её хозяин! И ничего больше не было, кроме него...
В помещении кто-то тихо плакал, повторял жалостливо, заунывно:
— Что же это он с тобой наделал, Настенька? Как же теперь?
Настя начала шарить руками в темноте, пытаясь поймать невидимое существо, но не поймала. Замычала, завсхлипывала, зарычала утробно и надрывно, загремела цепью, к ноге прикованной. Невидимка запричитал ещё громче. Настя схватилась за пульсирующую рану на лице, стала рвать на голове волосы, пронзительно взвизгнула и вновь заскреблась в стену. Голос заговорил что-то утешительное, затараторил молитвенно. Вспышка боли вызвала невыносимый голод, от которого не было спасения, как и от этого голоса.
В образовавшемся пятне света мелькнула тень, вторая, третья, четвёртая... Человеческий страх заполнил погреб, вытеснив иные запахи. Существо, что ещё недавно было студенткой исторического факультета Настей Савельевой, жадно принюхалось, учуяв пульсацию живой крови, дико захохотало, обратив свой одинокий глаз на добычу, и бросилось вперёд.
***
Полетело То, не знаю, что на скалистый безымянный берег, в царство Гвидоново. Несло вести страшные, тревожные. Пришли на землю русскую сказочную новые лихие времена. Кругом измена да предательство. Иной друг врагом оборачивается, а иной враг – верным товарищем.
Оплакивало чудо невидимое, бестелесное, Настеньку. Где промчалось-пронеслось, солёный дождь прошёл, выросла бурьян трава да густой чертополох.