Его глаза сделались непроницаемыми, как пустые черные окна. Набухшая вена наискосок пересекала лоб. Голос Гэгэна вдруг сделался отчетливым, почти звонким.
— Хаузер спустил курок… вот… так…
В зале прогремел выстрел, и я увидел, как на виске Хаузера, чуть выше бровей, появилась кровоточащая рана с красными краями. На миг на его лице застыла недоверчивая мина, потом он ничком повалился на стол защитника.
Раздался истошный женский крик. Зрители полезли под стулья. Присяжные трусливо отступили в глубину своей ложи и сбились в кучку. Судья Мартин застыл с занесенным для удара молотком. Лобак в ужасе смотрел на своего клиента.
Гэгэн выронил пистолет, и тот с громким стуком упал на пол. Желтое как воск лицо свидетеля озарила странная торжествующая улыбка. Оказывается, он незаметно вложил в казенник пистолета патрон. Я схватил Тома за локоть и сильно сжал.
— Они не хотели, чтобы я давал показания, — глухо проговорил он. — И держали меня взаперти на каком-то складе.
— Господи, ведь ты совершил убийство! — вскричал я. — И на самом деле ты не видел, как Хаузер застрелил прокурора.
Гэгэн закашлялся.
— Нет, — пробормотал он, — не видел. Зато нынче утром на складе я видел, как он убивает другого человека.
Я вытаращил глаза.
— Кого же?
— Меня… — хрипло прошептал Гэгэн.
Он чуть повернулся, завалился набок и, выпав из свидетельского кресла, навзничь рухнул на пол. Том больше ничего не сказал. Впрочем, я и не ждал от него речей. Его пиджак распахнулся, и я увидел на белой сорочке бесформенное багровое пятно вокруг уже начавшей распухать огнестрельной раны.
Ростислав НЕСТЕРОВ
ПОЛЁТ
Бесконечно-длинный зал аэропорта был заполнен низким многоязычным гулом. И мелодичный голос, информировавший о вылетах и прибытиях, органично вплетался в эту звуковую тысячеголосую мозаику. Рев моторов почти не слышался сквозь многослойные стекла огромных окон. Хотя специалист без труда отличил бы надсадный звук взлетного форсажа от более резкого и низкого реверса при посадке. Естественно: одно дело — оторвать многотонный груз от земли и послать круто вверх наперекор тяготению, и совсем другое — завершить многочасовую напряженную работу последним усилием торможения. Хотя вряд ли кто-то анализировал звуковой фон. Каждый был занят своим делом. Пассажиры прибывали в аэропорт: сперва на колесах по длинным плавным спускам с высокой автострады, обтекавшей здание, потом на своих двоих через тщательно продуманную и организованную последовательность контроля: паспортный, таможенный, службы безопасности. И наконец, очутившись в посадочной зоне, растекались в ожидании рейсов по залу. Кто в магазины беспошлинной торговли, кто выпить и поесть на дорогу, кто просто слонялся в пространстве огромного стеклянного аквариума, ограниченного с одной стороны разноцветным потоком машин автострады и непрерывной чередой взлетающих и садящихся самолетов с другой. Прибывшие, напротив, торопились как можно быстрей преодолеть в обратной последовательности предпосадочный маршрут и покинуть территорию аэропорта.
А те, кто обеспечивал функционирование всего этого хозяйства, сосредоточенно работали каждый на своем месте. Их можно было легко узнать по униформе и пластиковым карточкам пропусков на нагрудном кармане. Вот, лязгая железом, проползла, рассекая толпу, длинная гусеница собранных вереницей багажных тележек. Как поезд, только локомотив с вспотевшим от напряжения смуглым лицом почему-то позади состава. Вот, с метелкой и совком на длинной ручке охотник за мусором. У каждой урны он делает остановку и, приведя в порядок находящийся там серый вулканический песок, оставляет специальным трафаретом оттиск названия аэропорта. Но это — низшее звено. Совсем другое дело — летный состав, пилоты. Вот они идут: в элегантной форме, надменно-подтянутые, с орлиным взором из-под козырька фуражки. Пассажиры всегда расступаются перед ними, давая дорогу. А те уже привыкли к знакам уважения, как и к очаровательным стюардессам, обычно следующим позади.
А между этими полюсами — великое множество техников, менеджеров, кассиров, буфетчиков… Всех тех, без каждодневного, ежечасного труда которых огромный организм аэропорта превратится в безжизненный комплекс сооружений. Каждый должен находиться на своем месте. Иначе могут возникнуть проблемы. Что и случилось в небольшом баре на галерее.