— Даже слишком просты. Я бы даже сказал, примитивны. Но чем оправданы эти конусы? Вот, например, эта громадина в виде песочных часов?
— Вероятно тем, что квартиры на первых и последних этажах будут больше. Жильцы, как известно, не любят эти этажи, а тут им будет компенсация в виде лишних метров.
— А что это за конусообразная уродина, сужающаяся книзу?
— Эта? Хм… В одиночном исполнении здание действительно кажется уродливым. Но в комплекте смотрится очень даже оригинально. Рядом должен стоять дом, сужающийся кверху.
— Но к чему все эти ужимки?
— А я откуда знаю? За океаном не дураки живут. Если так сконструировали, значит, есть какая-то целесообразность. Мое ведь дело не рассуждать, а строить.
— А вам не кажется, что люди в таких домах будут чувствовать себя крысами, которых ежеминутно бьют по башке?
Смирнов удивленно поднял брови.
— Вы что же, в них жить собираетесь? Это жилье для малоимущих. После «хрущевок» такие дома им будут казаться дворцами. Тем более что их себестоимость менее пятидесяти долларов за квадратный метр.
Коломейцев неодобрительно покачал головой и отвернулся от экрана. Смирнов едва заметно усмехнулся:
— Хотите сказать, что вы бы отказались от участия в этом проекте?
Григорий задумался. А действительно, что бы сделал он? Не стал бы строить, если бы выбор пал на него? Бред! Еще бы как стал. И заработал бы на этом состояние. А потом бы слинял на острова. С Глорией, естественно.
— А что говорят по поводу этого проекта наши специалисты? — спросил Коломейцев, не ответив на вопрос.
— Вы что же думаете, я буду советоваться с нашими специалистами? — засмеялся Смирнов. — У меня деньги лишние? Понимаю, что дома экспериментальные. Но так уж исторически сложилось, что Россия — страна экспериментов. Здесь можно все: обкатать любой проект, внедрить любые технологии, сбыть залежавшуюся продукцию, похоронить радиоактивные отходы. Это страна не предназначена для жизни, она предназначена для сколачивания капитала. Думаете, не вижу, что дяденьки за океаном что-то мудрят? Ради бога! Мне наплевать. Сколочу состояние и уеду. А у вас другие планы?
Президент «Артстройинвеста» отрицательно покачал головой и ничего не ответил. Смирнов понимающе развел руками и разлил по рюмкам коньяк.
— Предлагаю обсудить совместное сотрудничество. Коломейцев опрокинул рюмку и поднялся с места.
— Не сегодня.
— Что ж, можно завтра в это же время. Хотя, — улыбнулся Смирнов, — завтра я, пожалуй, буду занят…
16
На следующий день Коломейцев до самого вечера пребывал в унылом расположении духа. Прежде всего из-за того, что утром не явилась Глория. А ведь договаривались, что в четверг она придет знакомиться со своим отделом. Коломейцев несколько раз звонил ей на «мобильный», но он почему-то был отключен. Беспокойство и дурные предчувствия весь день терзали главу корпорации. В девять он приехал домой, прошмыгнул в свой кабинет и лег на диван. Только бы не вперлась жена! — последнее, что мелькнуло в голове в тот вечер.
Именно на этой мысли супруга постучала в дверь.
— Я занят! — рявкнул он раздраженно.
Вероника, игнорируя занятость мужа, приветливо вплыла в кабинет с серебряным подносом в руках, на котором дымилась чашка чая и лежал кусок его любимого пирога с грибами.
— Ну, зачем это? Мы же разводимся, — поморщился он.
— Я как раз и хотела обсудить условия развода. Точнее, хотела сказать, что мне ничего не надо. Я завтра переезжаю к маме, так что ты не волнуйся. Особняк мы делить не будем. Он твой по праву.
Лицо Коломейцева вытянулось. На нее это было не похоже. Григорий всегда был уверен, что кто-кто, а уж его жена в случае развода сделает все возможное, чтобы ободрать его как липку.
— Нет, почему же, мы все поделим пополам…
Она закрыла ему рот и поставила перед ним поднос.
— Собственность для меня не имеет никакого значения. Лишь бы ты был счастлив. И давай закроем эту тему.
Коломейцев неохотно поднялся с дивана, взял с подноса чай и переломил пополам пирог. Жена с печальной лаской посмотрела на него, а он отвел глаза.
— Как ее зовут? — спросила Вероника тихо.
Григорий перестал жевать и после некоторой паузы дрогнувшим голосом произнес:
— Глория.
Это было выдохнуто так трепетно и инфантильно, что Вероника едва сдержалась, чтобы не залимонить ему подносом. Она коварно расхохоталась про себя, но внешне осталась такой же кроткой, пресвятой мадонной. Аркадьевна сделала задумчивое лицо и умирающим лебедем произнесла: