— В каком смысле? — удивился парень.
— Это так, метафора, — усмехнулся мужчина. — Кстати, что я хочу у вас спросить… Вы тоже лично знакомы с Полежаевым?
— В некотором роде, — неохотно ответил поэт. — И все-таки, что конкретно нужно от меня, чтобы попасть в вашу шарагу?
— Что ж, — деловито кашлянул мужчина, натягивая на себя канцелярскую улыбку, — во-первых — выписаться, во-вторых — уволиться, после чего, как везде, — нужно предоставить паспорт, свидетельство о рождении и для чистой формальности написать заявление.
— Нет-нет, насчет выписки из квартиры — ищите дурака! — насупился молодой человек. — Ведь сами понимаете, а вдруг мне не понравится.
— Как говорится, дело хозяйское, — развел руками мужчина. — Но если хотите, можете хоть сейчас пройти пробу на так называемую чистую пищу.
Парень пожал плечами, а козлобородый тут же поднял телефонную трубку. И ровно через минуту в кабинет вошла стройная синеглазая блондинка с удивительно равнодушным лицом. В одной руке она держала шприц, в другой — чашку с очищенными желудями.
— Как вы считаете, — спросил козлобородый, лукаво сверкнув очками, — какая сейчас самая стерильная пища?
В половине двенадцатого в квартире Зинаиды Полежаевой раздался телефонный звонок. Даже не поднимая трубку, можно было определить, что на том конце провода либо крепко выпили, либо переборщили сеансами Кашпировского.
— Алло, алло! — кричала трубка, — Почему не отвечаешь, Зина? Ты заснула, что ли? Да проснись наконец!
В это время в телевизоре надрывалась потасканная журналистка в джинсовой куртке, беря интервью у сурового лейтенанта в выгоревшей панаме, по всей видимости, нового автора афганской песни: «Скажите, когда вы начали писать свои песни?» «Свои песни я начал писать там», — отвечал лейтенант Мартынов, мужественно играя мускулами скул, а трубка продолжала взволнованно щебетать:
— Зина, ты оглохла, что ли?
— Господи! — простонала Зина, узнав наконец голос своего бывшего мужа. — Что-то случилось?
— Случилось, случилось! — обрадовалась трубка. — И случилось невероятное! Я уезжаю, Зина! Я покидаю наконец это болото! Да-да! Утром иду выписываться из квартиры. Она мне больше не нужна. Говорил же тебе: «Пропиши у меня дочь…»
«Эту песню я посвятил своему погибшему другу, — продолжал лейтенант Мартынов, — капитану Мише Лермонтову…»
— Господи! — повторила Зина. — Куда на этот раз: в Париж или на Гавайи?
Трубка радостно расхохоталась.
— Зина, ты не представляешь, как у меня все здорово получилось! Просто невероятно как все прекрасно складывается! Вот скажи мне, какая сейчас на Земле самая стерильная пища? Это фантастика! — продолжала гоготать трубка. — Зина, ты себе вообразить не можешь, какой это кайф — питаться стерильной пищей! Совершенно не нужно ни вина, ни наркотиков, ни других дурящих средств. Теперь я понимаю, почему так тянуло в красоту греков. Да потому, что вокруг не было химкомбинатов! Поверь, что космологическое мышление не терпит никаких примесей пестицидов, ртути и всякой бяки…
— С кем пил? — строго оборвала Зина.
Трубка замешкалась, а из телевизора с надрывом раздалось: «Афга-а-анистан, Афгани-и-истан! А я сжимаю автомат!»
— Я не могу больше здесь оставаться, Зина! — продолжала трубка. — Пойми! Моя душа переполнена этой бесконечной бессмыслицей, которая нас окружает. Эти вечные лужи, грязь, сонные, тупые физиономии! К тому же моя квартира находится в эпицентре противоракетного локатора. Оказывается, его излучение еще почище радиоактивного. Нет-нет, я больше туда не вернусь. У меня там постоянно болит сердце. На кой черт нужна такая противоракетная защита, которая сама исподтишка вгоняет в гроб? Просто дебилизм!
— Успокойся! — ответила Зина, уже начавшая терять терпение. — Опять все виноваты, а ты один — паинька. Иди проспись!
— Да я абсолютно трезвый! — возмутилась трубка. — И я действительно уезжаю.
«А я сжимаю автомат!» — передразнил телевизор.
— Ну что ж, катись хоть в Австралию, мне безразлично, — произнесла сквозь зубы женщина, — может, там заинтересуются твоими бунтарскими виршами. А в этой стране, где патриотизм всегда был квасным, кого ты собираешься удивить своей ненавистью? Читала твое последнее стихотворение в «молодежке». Очень ново по мысли! А главное — оригинально: