Кроме Полежаева в легковушке сидело еще четверо: молчаливые, угрюмые мужики из сословия синюшников. Полежаев попытался завести разговор, но не вытянул из компании ни слова. Также он ничего не вытянул из водителя, и ему ничего не оставалось, как лечь поперек сиденья и устало закрыть глаза. «Ладно, на месте разберемся».
Александр подложил под щеку ладонь, и в ту же секунду проклятые мысли, словно назойливые мушки, стали облеплять голову бедного поэта. Вспомнилась бывшая жена, с которой разошлись по чистой глупости. Вспомнилась дочь. Вспомнился его первейший приятель Закадыкин, проталкивавший в газетенку все его бунтарские вирши. Вспомнил он и уверение директора, что Полежаеву больше никогда не захочется вернуться к прежней жизни. Это по меньшей мере странно.
Когда маршрутка въехала в дубовую рощу, опять как-то необычно засосало под ложечкой, и сзади внезапно оживилась четверка друзей. Компания привстала с мест и, принюхавшись, попыталась открыть смотровые стекла, но водитель рявкнул на них грубо, и друзья снова впали в молчание.
Через полчаса дубовая роща сменилась березовой, а еще через полчаса показался глухой забор с железными воротами, над которыми красовалась надпись:
Санаторий кооператива «Возрождение»
Маршрутка тормознула у полуоткрытых ворот, за которыми виднелись деревянные домики турбазного типа, и навстречу вышла симпатичная русая девушка в джинсах и белом халате. При виде ее настроение Полежаева поднялось.
После того, как компания, кряхтя и проклиная все на свете, вылезла наружу, маршрутка тут же развернулась и моментально укатила, оставив после себя тишину, птичий щебет и выхлопную отраву.
Девушка подошла, внимательно вгляделась в багровые лица вновь прибывших, и тревожный ее взгляд задержался на скандальном поэте.
— Вы Полежаев? — спросила она тихо.
И вдруг велела следовать за ней. Четверых администраторша увела куда-то на окраину санатория, а Александра почему-то поселила в отдельном домике. Затем несколько раз заходила к нему по хозяйственным нуждам, и Полежаеву показалось, что она порывается ему что-то рассказать.
Кроме нее, а звали ее Наташей, из администрации был еще один долговязый парень, но она, как понял Полежаев, была за старшую. Парень сразу не понравился поэту своей развязностью. Он приставал к Наташе грубо, не стесняясь отдыхающих, но она уворачивалась и молотила ему по рукам. Парень, получив отпор, с ухмылкой удалялся, но грозил Наташе пальцем. И смысл его угроз был непонятен.
Полежаева записали в команду «Наф-Наф». Впрочем, в этом странном санатории она была единственной. В нее входило двадцать мужчин и шесть женщин. Как и предполагал Полежаев, компаньица мало отличалась от той, которая приехала с ним. Но это не было поводом для уныния.
На следующее утро новичкам вкололи по уколу и дали по тарелке желудей, которые они уничтожили с невероятной быстротой, а потом повели на завтрак…
Кормили неплохо: три раза в день. Вдобавок перед обедом выносили огромную корзину желудей. Команда с хохотом набрасывалась на парня, и через минуту корзина пустела.
Все остальное время Полежаев беспечно валялся на койке и наслаждался бездельем. Никакие заботы больше не терзали мятежной души, и поэт, вспоминая последний разговор с директором, признавал, что тот в целом сдержал обещание по поводу возврата душевного покоя. Стихов писать не хотелось. Чистые блокноты сиротливо валялись на подоконнике, ручки были изгрызаны от нечего делать. Времени — завались. Можно было неторопливо думать и осмысливать бытие, но все мысли Полежаева крутились исключительно вокруг желудей.
Их почему-то хотелось постоянно. Мятежный поэт не раз ловил себя на мысли, что весь день бестолково проходит в тупом ожидании предобеденной корзины. Ничего-ничего. Это поначалу, успокаивал себя Александр.
Однажды под вечер в санаторий прикатил директор. Вглядываясь в его реденькую бородку, Полежаев снова терзался воспоминаниями, но теперь козлобородый не казался ему подозрительным. По поводу жалобы насчет раздачи желудей, директор с улыбкой ответил, что в санатории все демократично и что внутрикомандные проблемы должна решать сама команда, а уж тем более такие: в какое время подавать корзину?
— Но некоторые свирепеют при виде желудей, — воскликнул Полежаев, — они набрасываются как звери, затаптывая слабых! Подобная демократия может довести до свинства!
— А что вы имеете против свиней? — расхохотался директор. — Чем они вам не приглянулись: внешностью или образом жизни? Вам, вероятно, больше нравятся львы или кони? А знаете ли вы, что из домашних животных кони по умственному развитию находятся чуть ли не на самом последнем месте, а вот свиньи — на первом! Почему бы и нет? Рассудим логически: что разумней, всю жизнь волочить за собой телегу или пожить поменьше, но уж, как говорится, в свое удовольствие?