Как-то после обеда, когда сторож по обыкновению завалился за фермой прикорнуть, Полежаев прокрался в сторожку и набрал телефон Закадыкина. В ту же секунду, к своему великому изумлению, он отчетливо услышал сиплый голос своего друга. Значит, та, старая жизнь, не была миражом? Значит, ничего ему не приснилось? Значит, все, что ему приходило в голову в перерывах между желудями, было правдой?
Полежаев попытался что-то крикнуть в трубку, но слов не получилось, а прозвучало только грубое безобразное хрюканье. Несколько раз дозванивался он до редакции, но ни разу не смог выговорить ни словечка. И в один прекрасный день, в очередной раз набрав запретный номер, бедняга неожиданно услышал голос своей бывшей супруги. Только тогда он окончательно понял, что ему больше не суждено вернуться к человеческой жизни. И внезапные рыдания прошибли его грубую свиную оболочку.
Однажды, уже поздней осенью, по огромной свиноферме «Нуф-Нуф» разгуливали среди свиней и корыт редактор областной «молодежки» Закадыкин и директор кооператива «Возрождение» Хвостов.
— Да-да! Был у нас весной такой поэт Полежаев, — говорил директор, задумчиво морща нос. — Прекрасно помню! Жаль, не долго. Меньше месяца… Сами понимаете, поэты — народ неусидчивый. Вот так. М-да. Куда поехал, спрашиваете? Откуда мне знать? А вот его заявление об увольнении я храню как реликвию. Сами понимаете — автограф! Кто знает, может лет через двадцать люди назовут его гением.
Закадыкин вглядывался в лицо директора, в его жиденькую козлиную бородку, самодовольно оттопыренную нижнюю губу и никак не мог вспомнить, где он мог видеть этого типа?
— Странная порода у ваших свиней, — говорил Закадыкин, — никогда не думал, что свиньи могут быть таких размеров. Скажите, как вам это удается?
— Разумееется, не за счет комбикормов, — слащаво улыбался директор, — а благодаря замечательной естественной пище. Кстати, знаете ли вы, какая на свете самая полезная пища?
Закадыкин, вертя головой, искренне выкатывал глаза, отваливал директору комплимент за комплиментом, рассыпался в благодарностях от имени народа, и уверял, что именно подобного рода предпринимательство и поднимет Российскую Федерацию до мирового уровня. Не упустил он возможности и слегка пожурить кооператоров за то, что они не являются патриотами своей области и отправляют мясо куда-то в другой конец страны. Но он очень надеется, как и все население области во главе с Обломовым, что в магазины их города будет тоже кое-что перепадать.
Козлобородый скромно улыбался в свою бороденку, и поскольку уши у него от официальных комплиментов не вяли, Закадыкину показалось, что все это уже происходило, что все это уже кем-то давным-давно прожито, и бедный газетчик опять мучился: да где ж он мог видеть эту козлиную бороду?
Директор с министерским гонором пообещал, что со следующего квартала завалит родную губернию первосортной свининой, и в знак достоверности с барского плеча великодушно отвалил редакции небольшой презент в виде первоклассного борова.
— Выбирайте любого! — небрежно бросил Хвостов и, видя смущение полуголодного журналиста, по-отечески подбодрил: — Кооператив наш не беден, и мы можем позволить себе подобные подарки! Не стесняйтесь! Ну, что же вы? Или только бумагу марать мастера? Ну, хорошо! Если вы не решаетесь, тогда выберу я.
И в ту же минуту боров, на которого указал Хвостов, показался Закадыкину похожим на Полежаева. Журналист изо всех сил зажмурил глаза и дико затряс головой. Переутомился, подумал он, и вдруг отчаянный визг свиньи, которую четверо здоровенных сукиных сынов с матюками потащили на скотобойню, пронзил его насквозь. Боже, да что же это такое? Там ей перерезали глотку, и Закадыкин, переживая ее предсмертные хрипы, почему-то вспомнил последние строки своего исчезнувшего друга:
И уже потом, когда редактор молодежной газеты любезно прощался с директором милосердного кооператива, на небе как-то быстро и тревожно потемнело. Над головой нависли сонные тучи, и Закадыкин из последних сил старался сдержать откуда-то накатившую зевоту. Он лихо тряс директору руку и опять вяло думал, что определенно где-то встречался с этим типчиком. Ну, да черт с ним!