Утро следующего дня было мрачным. Господи, почему так тоскливо? — вздохнула Полежаева, вставая с постели. Вчерашний звонок ее не только не испугал, а наоборот — придал злости. Главное сегодня — рассказывать всем знакомым о Хвостове и о его угрозах. Чем больше людей узнают правду, тем лучше. Против ветра плевать трудно. Поэтому сейчас, не медля ни минуты, нужно лететь к Закадыкину… а потом… потом? Черт его знает, куда потом? Закадыкин подскажет.
Зинаида довела дочь до школьного палисадника, торопливо чмокнула в щечку и шепнула ласково:
— Ну, дальше ты сама. Ведь школьница уже…
И вприпрыжку понеслась за трамваем. Потом она долго будет терзать себя за то, что не довела ребенка до дверей.
Как назло, на месте Закадыкина не оказалось. Не удалось дозвониться и до знакомого юриста. В конструкторском бюро, где она работала, с утра завалили какой-то срочной работой, поэтому лялякать о злодеяниях милосердного кооператива было некогда. К тому же через пять минут, уставившись в свой чертеж, Зинаида самым идиотским образом позабыла обо всем на свете.
Ровно в три часа сердце Полежаевой провалилось куда-то в бездну. Она побледнела, и холодный пот выступил на лбу. Сослуживцы заволновались и повскакивали со стульев.
Выйдя из оцепенения, Зинаида дрожащими руками набрала телефон школы.
— Алло, алло! Умоляю, не бросайте трубку! Вы техничка? Позовите преподавателя из продленной группы! Что? Преподаватель вы? Извините, как там Танечка Полежаева? Что? То есть как не приходила?
Зинаида, выронив трубку, пулей вылетела из бюро.
…Ее нашли в школьном дворе сидящей под кустом со стеклянными широко раскрытыми глазами. Девочка была такой белой, что походила на фарфоровую куклу. Ни страха, ни упрека, ни волнения не было на ее детском личике — только вселенское изумление.
— У нее вырезаны печень и почки, — шепнул врач майору угрозыска.
Прошло два месяца. В один скверный ноябрьский вечер на квартиру к Полежаевой явился угрюмый редактор молодежной газеты.
— Ты сволочь, Закадыкин, — сказала ему почерневшая от слез женщина.
В ее голосе была усталость, а из-под траурного платка уже выглядывала старческая седина. Коричневые круги под глазами пугали и наводили на мысль, что все в этом мире бренно и безвозвратно катится к черту. Теперь нелегко было узнать в этой сгорбленной, убитой горем старушке обаятельную и симпатичную жену бывшего блестящего поэта. Ее глаза были черны и бездонны. Казалось, в них навсегда остановилась жизнь.
— Сволочь-сволочь, — повторяла она без злобы. — Ты ведь знал, что они убили мою дочь, а твоя паршивая газетенка печатала на первой странице: «Бешеная собака укусила женщину». Какая сенсация!
Закадыкин вместо ответа тяжело вздыхал и еще ниже опускал голову.
— Я хотел… Но статью не пустили… А потом меня уволили…
— Скажите, пожалуйста, какая трагедия, — криво усмехнулась Полежаева.
И Закадыкину сделалось жутко. Он еще больше вжался в стул, и ему искренне захотелось провалиться куда-нибудь под землю, чтобы ничего не видеть, не слышать и не знать.
— Эх, Закадыкин… Как же ты так? — бормотала Полежаева точно в бреду. — Как же ты так оконфузился?.. Проститутка ты эдакая…
— Допустил в материале две опечатки. И они будто с цепи сорвались.
Полежаева долго смотрела в окно, в эту проклятую железобетонную бездну с простуженными фонарями. Казалось, она совсем не слышит трусливого лепета газетчика и не замечает ни его, ни себя, ни вечернего города за окном. И Закадыкин жестоко сожалел, что не обладает таким замечательным свойством, как проваливаться сквозь землю.
Наконец Зинаида очнулась, вздрогнула и замогильно произнесла:
— Ты узнал?
— Да! — с готовностью произнес Закадыкин. — Дело такое… Собственно, я давно это раскручивал… Словом, действительно существует такой кооператив, специализирующийся на медицинской технике. Но медицинская техника, разумеется, ширма. Основной их бизнес — трансплантация человеческих органов. Поначалу они работали с моргами, теперь — исключительно с кооперативом «Возрождение». Сама понимаешь, какие сейчас у них возможности.
— Короче! — отрезала Полежаева. — Он?
Закадыкин дрожащими руками сорвал с себя очки и стал нервно тереть стекла собственными штанами. Он долго и взволнованно хлопал глазами, скрипел стулом и до тех пор напрягал жилы на шее, что Зинаида не выдержала и сказала со вздохом:
— Понятно.
После новой тяжелой паузы Полежаева сумасшедше тряхнула головой и дико расхохоталась. У Закадыкина мурашки побежали по спине, и Зинаида, уловив это, горько усмехнулась: