Леденцов пил кофе, уверенный, что не порошковый, а сварен из молотых зерен. Когда успела? Присутствие такой элегантной дамы мешало ему чмокнуть от удовольствия.
— Борис Тимофеевич, а знаете мое хобби?
— Театр, филармония?.. — предположил он, глянув на золотое колечко с бриллиантиком.
— Не угадали.
— Значит, круизы, теннис и тому подобное.
— Мое хобби — картошка.
— Что… кушать?
— Сажать, окучивать, копать и есть. От отца мне достался домишко с участком. Жены моих сотрудников говорят: зачем лучок выращивать, когда можно купить? Я же все выращиваю, солю и мариную…
Леденцов подумал: может ли человек, державший наркотики в сумочке, рассказывать о картошке? Весь его опыт подсказывал, что она не боится и не опасается — ни тени тревоги. Глянув на часики, Евгения Маратовна извинилась:
— Спешу, а то бы рассказала и про первоначальный капитал.
Они встали. Директор взяла сумочку и пошла следом за выходящим майором. Он неожиданно обернулся:
— Евгения Маратовна, у вас в офисе враги есть?
Ему показалось, что обида пробежала по ее лицу. Нет, лишь обиженно сжались губы.
— Враги есть у каждого человека.
Леденцов пожалел, что не призвал отдел по борьбе с наркотиками. Можно, конечно, вежливо попросить разрешения заглянуть в ее сумочку. Это после беседы и кофе?
Под смурным взглядом начальника охраны они вышли из офиса и остановились на примыкавшей к ступенькам площадочке, выложенной коричневой плиткой. Газик стоял в метрах пяти, сержант уже сидел за рулем. Евгения Маратовна повернулась к охраннику, давая последние распоряжения.
Что произошло дальше, Леденцов мог объяснить только эффектом материализации его мысли, а вернее, желания…
Откуда-то из-за газика — или из-под него — выскочил человек, одним звериным прыжком достиг директора, сорвал с плеча ее сумку и бросился в сторону, в жиденький сквер. Сержант очнулся первым: хлопнув дверцей, он понесся за грабителем. Леденцов попробовал ринуться наперерез, перепрыгнул куст и выдернул пистолет…
Убегавший вдруг остановился, в какие-то секунды открыл сумочку, что-то взял и швырнул ее навстречу преследователям. И пропал за кустом, как растаял в зелени.
Они сумку подняли и обшарили сквер. Никого и ничего.
— Евгения Маратовна, проверьте содержимое, — предложил майор.
С лицом растерянно-удивленным она покопошилась в сумке.
— Деньги, документы…
— Он что-то взял, — заметил сержант.
— Не знаю… Все на месте.
Леденцов догадался, что он взял — наркотик. Но кто он? Получалось, что звонок в милицию не был ложным. Но кто же он, спасший директора «Лиры» от уголовного дела? Майор спросил:
— Евгения Маратовна, знаете этого человека?
— Я его и не видела.
— А вы? — обратился Леденцов к охраннику.
— Мне обзор был загорожен Евгенией Маратовной.
Майор обернулся к сержанту.
— Борис Тимофеевич, лица не видел. Вроде бы в коричневом пальто. Я еще удивился: лето, а он в пальто.
— Что на голове?
Сержант помолчал, думая, говорить ли. Взгляд начальника ответа требовал:
— Товарищ майор, не засек. Не голова с лицом, а белое пятно.
Не засек и Леденцов. Белого пятна он не видел, но фигура казалась какой-то смазанной, как на недопроявленной пленке. Психологи утверждают, что впечатление о человеке на пятьдесят пять процентов складывается от того, как он выглядит, на тридцать восемь процентов — как говорит, и на семь процентов — что говорит. О выхватившем сумку не известно ни одного процента. Майор спросил:
— Евгения Маратовна, вы что-нибудь предполагаете?
— Предполагаю: это ваш человек.
— Вы нас путаете с карманниками, — усмехнулся Леденцов, протягивая ей карточку.
— Что это?
— Мой служебный телефон.
— Зачем он мне?
— Не зарекайтесь. И спасибо за кофе: очень натурально-ароматный.
— Приходите, еще угощу, — вежливо отозвалась она…
В машине майор эпизод продумал: выходило, что наркотик подложили, но потом, по каким-то соображениям, его изъяли. Что же помешало?
8
Директор школы смотрел на завуча и думал, что ее маленькие светло-прозрачные глазки похожи на те две пуговички, которые пришивают плюшевым мишкам. В отличие от плюшевых, ее глазки поблескивали живой энергией. Он знал, что завуч как бы накаляется вместе с общественным настроением;
— Геннадий Федорович, я хотя и ребенком, но побывала в блокаде. Я отморозила одну ногу. На Урале я попала в зону атомного взрыва. Аптека на углу принадлежала моему деду, и я могу стать ее собственницей…