— Зачем пришел?
— Преступника тянет на место преступления. Откровенно говоря, у меня в городе ни близких, ни знакомых
Рябинин поверил: бандиты заглядывали частенько, даже отбывшие срок. В пустой жизни преступников, особенно молодых, следователь был единственным человеком, кто всерьез интересовался их судьбой и с кем можно поговорить не о деньгах, бабах и водке. Но Кохин, проживший восемь лет за границей, в советах вряд ли нуждался. Рябинин спросил:
— Ну и как тебя приняли за рубежом?
— По высшему разряду. Сперва положили в дорогую клинику, потом отправили на высокогорный курорт, ну, и почти год прожил в пятизвездочном отеле.
— За что же тебе такие почести?
— Я выдал себя за диссидента: боролся за демократию, пострадал от коммунистов, попал в психушку.
— Да, Миша, жаль, что я тебя не посадил. Ну, а потом?
— Потом я стал делать деньги.
— И много наделал?
— Мне на три жизни хватит.
— Тогда чего же у тебя вид человека, у которого болит печень?
Кохин моргнул и слегка отпрянул от стола. Рябинин слабо улыбнулся — его слова попали. Следователь знал ошибку всех преступников, если только не всего человечества: будут деньги — будет счастье. У мелкой шпаны все кончалось ресторанами и публичными девицами, у крупной — турпоездками и безвкусными коттеджами.
— Миша, я скажу банальность, но это истина: счастье не в деньгах.
— Сергей Георгиевич, но без денег нет счастья — тоже истина
— Я недавно кончил дело на бизнесмена и отъявленного бандита Хакима. Долларов у него было побольше, чем шишек в лесу. Боялся смерти, два раза в одном месте не ночевал. Деньги были, а жизни не было. И все-таки его подстрелили. Думаешь, обрел покой? Завещал похоронить себя в бронзовом гробу. Похоронили. Охотники за цветным металлом тут как тут. Теперь его прихлебатели не знают, что делать: то ли перезахоронить, то ли охрану у могилы поставить.
Рябинин убавил пыл. Тратит время. И главное. бессмысленно расточает слова. Взялся убедить Кохина, что смысл жизни не в деньгах… Это невозможно сделать вне зависимости от личности самого Кохина: его. Кохина, подпитывает общественное мнение — народ за него. Поэтому любая логика бессильна.
— Сергей Георгиевич, у вас на ухе глина.
— Из-за денег, — буркнул следователь, вытирая ухо платком.
— Не понял…
— Был на месте происшествия. В камере на первом этаже двое заключенных подняли плиту и сделали подкоп. Землю спускали в унитаз. И пробились-таки. Первый пролез, а тоннель завалил вместе со вторым. Тот задохнулся.
— Почему же завалил?
— Они подельники. Общие деньги спрятаны. Вот первый и решил: зачем делиться?
Рябинин посмотрел на часы и резко перевел взгляд на Кохина — тот шевельнулся неуютно и опустил глаза. Когда их поднял, вновь нарвался на резкий блеск очков следователя. Рябинин спросил непререкаемым голосом
— Кохин, зачем приехал в Россию?
— Подписать контракт на алюминиевый лист с фирмой «Лира».
— А зачем пришел ко мне?
— Боюсь я…
— Чего?
— Не знаю.
— Но все-таки?
Мне кажется, что за мной следят. Кто-то побывал в моем гостиничном номере…
Рябинин знал причину собственной трусости — сильное воображение. Он представлял даже то, чего не могло быть. Но Кохин, деловой человек, вряд ли страдал от излишнего воображения. Следователь написал на листке номер телефона и фамилию, протянул бизнесмену:
— В случае чего звони Леденцову — деловой оперативник.
11
Евгения Маратовна ни на йоту не изменила течения своей жизни: делала утреннюю гимнастику, ходила пешком, ограничивала себя в еде и работала с утра до позднего вечера. Она считала, что отношение к работе вытекает из отношения к жизни, а отношение к жизни вытекает из отношения к работе. Они нераздельны. Пожалуй, энергии в ней даже прибыло, потому что грозила опасность, а значит, предстояла борьба. Это она поняла всерьез после увольнения мужа. И это увольнение показало, что враг силен и безжалостен. Опускать руки…
Отец говорил: быть несчастной — это слишком легкий путь в жизни.
— Евгения Маратовна, кофе будете? — спросила секретарша.
В кофе кофеин. Ей захотелось чего-нибудь покрепче кофеина, но только чуть-чуть.
— Вера, у нас вино осталось?
— Какое?
— Которое привез итальянец, из винограда со склонов Везувия…
— A-а, «Слезы Христа». Немного.
— Налей мне.
Вера принесла — вышел ровно один бокал. Странное, пахнувшее жарой и, как ей показалось, пеплом вулкана. С последней каплей проскочила и обидная мысль: пить вино в плохом настроении — это ступить на слишком легкий путь.