Рябинин усмехнулся: вот если бы Мишка украл курицу, то сел бы наверняка и не стал бы Мишелем.
Звонил телефон. Бороться с преступностью не хотелось. Все-таки трубку пришлось взять.
— Сергей Георгиевич, у тебя полчасика найдется? — спросил начальник РУВД.
— Разумеется, — охотно согласился Рябинин, потому что «полчасика» не значили ни трупа, ни какого другого происшествия.
— У знакомого директора школы возникли непонятные проблемы…
— Криминальные?
— Не пойму. То ли стесняется рассказать, то ли темнит. Поговори с ним, Сергей Георгиевич…
— Присылай.
— У него машина, сейчас будет…
Поговорить Рябинин мог: лишь бы не допрашивать, не выезжать на труп, не делать очных ставок — лишь бы не бороться с преступностью. Почти тридцать лет борется, а толку? Всяких криминальных уродов не убывает, а прибывает. Мишку Кохина не только не удалось посадить, но и…
Рябинин отозвался на осторожный стук в дверь.
Вошел высокий мужчина лет тридцати пяти — белый человек: светлые волосы, светлый костюм, светлый галстук и светлая оправа очков.
— Геннадий Федорович Лозинский, директор школы, — представился он.
— Садитесь, я вас слушаю.
Рябинин понимал, что сперва следовало бы поговорить на отвлеченную тему и дать ему осмотреться, но в любую минуту могли прийти люди на допрос. И все-таки он спросил:
— Геннадий Федорович, как идет воспитание молодого поколения?
— Непросто, мало педагогов с современным мышлением.
— Это, значит, с каким?
— Мы учим школьников раскованности, свободе поведения, не ограничиваем их энергию, не ставим двоек…
— И куда потом эти ребята деваются?
— Как куда? Идут в жизнь.
— Геннадий Федорович, хотите сказать, что выпускаете людей, не приспособленных к жизни?
— Я не понял вопроса.
— Жизнь-то двойки ставит. Свобода поведения, кроме моральных норм, ограничена вон сколькими статьями…
Рябинин кивнул на уголовный кодекс. Светлые люди краснеют заметнее — директор порозовел. И Рябинин спохватился: человек пришел с нуждой, и наверняка ему не до бесед о проблемах воспитания.
— Выкладывайте свое дело, Геннадий Федорович.
Рябинин никак не думал, что его слова будут поняты буквально и дело директора имеет материальный вид.
Геннадий Федорович достал из портфеля коробочку и положил перед следователем. Рябинин открыл ее, поморщился, и, хотя видел, что это такое, спросил:
— Что это такое?
— Презервативы.
— Уберите и рассказывайте.
Директор поведал историю появления коробочки. Рябинин слушал и настраивал себя на серьезность чужой проблемы: видимо, появление этой коробочки для директора столь же значимо, как, скажем, для следователя нераскрытое убийство.
— Сергей Георгиевич, этот позор видели школьницы, охранник, секретарь…
— Все?
— Нет, не все. На второй день входит секретарь, разумеется, поджав губки, и сообщает, что звонила Алиса. Я, конечно, интересуюсь, что за Алиса. Та, говорит, которая передала нужную вам коробочку. И эта Алиса сказала, что ждет меня в двадцать один час, как всегда, в ресторане «Похотливая коза»…
— Как?
— То есть «Бодливая коза». Знаете, я поехал, чтобы пресечь.
— В этой «Козе» уже бывали?
— Впервые услышал! Вхожу в холл… Накрашенная девица бросается мне на шею со словами: «Геночка, молодец что приехал…»
Директор достал платок и приложил ко лбу бессильным движением одряхлевшего человека. И Рябинин подумал об относительности всего сущего: что для одного ерунда — для другого беда.
— Целует меня взасос, кричит на весь ресторан… Я отрываю ее от себя и буквально отшвыриваю. Ко мне подходят два амбала и со словами «Зачем обидел девушку?» выволакивают на улицу. Вот и все.
— Девушку не знаете?
— Разумеется, нет.
Рассказав, он должен был успокоиться. Но платок лежал на лбу, кожа на голове под светлыми волосами розовела, во взгляде остался тоскливый призыв о помощи. Поэтому-то Рябинин спросил беззаботно:
— И вся проблема?
— Дверь в ресторане стеклянная… Завуч все видела. Узнают в школе. В конце концов, я женат.