— И вот еще что, — вспомнил Натаниэль. — Если у вас найдется какая-нибудь фотография Даниэля — не очень старая, чтобы он на ней выглядел похоже, — дайте ее моему помощнику. Договорились?
Старуха кивнула и тяжело оперлась на свою устрашающую трость. Офра помогла ей подняться.
— Спасибо, девочка, — поблагодарила та. — Я обязательно познакомлю тебя с сыном. Он очень хороший мальчик, ты ему понравишься.
— Удивительное дело, — заметил Натаниэль, когда они остались одни. — Я всегда полагал, что пожилым женщинам не очень нравятся молодые девушки. Особенно такие красавицы, как ты.
Офра при последних словах подозрительно уставилась на начальника, ожидая подвоха.
— Что ты так смотришь? Ну да, ты самая красивая девушка из всех, кого я знаю, — искренне заявил Розовс-ки. — И тем не менее, старухи в тебе души не чают. Как объяснить этот феномен?
Офра прошлась по приемной походкой манекенщицы, села в кресло, освобожденное госпожой Цедек, и заложила ногу за ногу таким образом, что мини-юбка превратилась в мини-мини-юбку.
Розовски отвел взгляд.
— Означают ли твои слова, что мне в очередной раз задержат зарплату? — осведомилась Офра. — Насколько я помню, комплименты ты начинаешь говорить только в этом случае.
— Вовсе нет, — обиженным тоном произнес Натаниэль. — Я очень надеюсь, что в этом месяце нам повезет. Рабби Давид Каплан, недавно нас посетивший, объяснил, что все наши беды — от испорченной мезузы. В ближайшее время он принесет новую. И все проблемы разрешатся сами собой.
— Хочу надеяться, — сказала Офра. — Между прочим, госпожа Шломит сватала меня своему сыну. Сказала, что я похожа на его первую любовь, та была точно такой же красивой. Говорит, когда ему не удалось на ней жениться, он ни на одну девушку даже не посмотрел больше. «Но ты, говорит, совершенно особенная. От тебя, говорит, он глаз не сможет отвести. Тебя, говорит, он сделает счастливой. А ты сделаешь счастливым его!» — Офра гордо посмотрела на Натаниэля и спросила: — А кто ее сын?
— В данную минуту — арестант, — сообщил Розовски. — В прошлом — аферист, вор. Наркоман, правда, бывший. Словом, разносторонняя личность.
Идеальные брови Офры стремительно поползли вверх, а большие глаза стали еще больше.
— Но он, по крайней мере, красив? — спросила она растерянно.
— Смотря на чей вкус, — ответил Натаниэль. — Во всяком случае, бывают и похуже.
Офра вернулась за свой стол и ожесточенно застучала по клавишам компьютера.
— Мне кажется, — заявила она, не глядя на шефа, — что тебе доставляет удовольствие надо мной издеваться. В конце концов, я вовсе не собиралась знакомиться с этим типом. Но ты бы мог сказать, что он красив и богат, и я бы несколько дней помечтала о сказочном принце. Так нет, тут же все испортил! Что за характер!
— Ужасный характер, — согласился Розовски. — Отвратительный. Может, тебя хоть немного утешит то, что, по моему убеждению, преступления, за которое его арестовали на этот раз, он не совершал.
— И на том спасибо, — буркнула Офра. — Действительно, это меня очень утешит. Прямо камень с души.
До района Кфар-Барух пришлось добираться с двумя пересадками, ругая себя за то, что не сообразил попросить Маркина прежде подбросить его, а уж потом отправляться по делам. Мелкий дождь не прекращался уже второй день подряд, поэтому периоды ожидания на остановках доставляли мало радости. Такая погода случалась в Израиле нечасто — обычно дождь шел максимум в течение часа, — и всякий раз при этом Розовски испытывал легкий укол ностальгии. Очень уж все вокруг на краткий миг начинало походить на раннюю осень где-нибудь в средней полосе.
Правда, несмотря на ностальгическую романтику, стоило взять с собой зонт. Увы, к зонтам Натаниэль относился еще хуже, чем к автомобилям. Если последние могли рассчитывать на снисхождение, находясь в чужой собственности, то о первых этого сказать было нельзя: чужие зонты Розовски ненавидел с той же силой, что и свои. Его старый друг, профессор Давид Гофман, несколько раз предлагал составить список предметов, к которым Натаниэль испытывал неприязнь, и показать этот список знакомому психиатру, но Розовски не поддавался. У него-то были объяснения вполне, как он полагал, разумные. Автомобили, например, он не любил из-за нежелания ухаживать за куском мертвого железа, как за любимой женщиной; что же касается зонтов, то Натаниэль вечно либо получал в глаз чужим зонтом, либо попадал в чужой глаз своим. Прочие объекты его «фобий» и «маний» (по выражению Гофмана) и подавно не заслуживали внимания специалиста.