— Вежливый, — вставил Арон, напряженно ждавший момента вступить в разговор.
— Да, вежливый, — повторил Зайдель. — Потом перешел через дорогу, вошел сюда, во двор.
— И долго он здесь пробыл? — спросил Натаниэль.
— С полчаса, наверное, — поспешно ответил Арон. — С полчаса, не больше.
— А потом?
— Потом вышел, попрощался с нами и ушел.
— Опять прошел мимо вас? — уточнил Розовски.
— Нет, зачем ему проходить мимо нас? Он же домой шел. А живет он вон там, — махнул рукой в сторону новостроек Зайдель. — Так что прошел он по противоположной стороне.
— Вы же говорите, что он попрощался, — напомнил Натаниэль. — Что же он — крикнул: «До свиданья»? Или как?
— Зачем кричать? На земле и так шума много, — назидательно заметил Зайдель. — Помахал рукой — дескать, пока, ребята. И дальше пошел. Он всегда так прощается.
— Как? — заинтересовался Натаниэль. — У него что — какой-то особенный жест, что ли?
— Особенный, — ответил Зайдель. Арон подтверждающе кивнул. Зайдель вдруг резко поднялся, отошел на несколько шагов назад, вздернул вверх руку с растопыренными пальцами и задвигал ею так, словно воздух был водой, а рука — веслом.
— Вот так, — сказал он. — Правда, смешно?
— Да, смешно… — рассеянно повторил Розовски. Почти наверняка старики видели убийцу. Только это ничего не дает. Он шел по противоположной стороне мостовой, а они сидели под фонарем. Единственное, что можно сказать: в момент совершения преступления убийца был одет точно так же, как и жертва. В черном сюртуке и широкополой шляпе. И еще этот прощальный жест. Похоже, он неплохо знал убитого. Во всяком случае, знал характерные для рабби Элиэзера жесты… Что же получается? Выходит, пришел он другой дорогой? Или права полиция? Преступник был в синагоге до того, как ее заперли. Был на вечерней молитве, а потом забрался внутрь бимы. Вполне мог это сделать, поскольку в такой момент люди не особенно следят за происходящим. Хотя… шамес утверждает, что в тот вечер не видел ни одного незнакомого человека.
— Скажите, а когда вы ушли оттуда? С той лавочки? Не помните?
Зайдель посмотрел на Арона из Самарканда.
— В половине одиннадцатого, — уверенно сказал тот. — Мне отсюда до дома идти пять минут. Я когда пришел, на часы посмотрел. Тридцать пять было. Значит, ушли в половине одиннадцатого.
— Понятно. — Натаниэль повернулся к шамесу.
— Давайте войдем внутрь, — попросил он. — Покажете мне, как вы нашли тело. — Он водрузил на голову старенькую ермолку из потертого бархата.
Народу здесь оставалось немного — человек десять-пятнадцать, все те же пожилые мужчины. Они разбились на две группы: меньшая толклась у книжного шкафа, большая окружала биму. В этой группе что-то негромко обсуждали.
Розовски ненадолго остановился у входа, затем в сопровождении шамеса двинулся вперед. Сыщика заметили, мгновенно замолчали и расступились.
Дарницки выжидающе посмотрел на него.
— Расскажите-ка мне еще раз, как, где и когда вы нашли тело рабби Элиэзера, — попросил Натаниэль.
Дарницки нахмурился.
— Все-таки я не понимаю, — сказал он. — Полиция же арестовала кого-то. Что же вы здесь делаете? — спросил Дарницки.
— Во-первых, я не полицейский, — ответил Натаниэль. — Во-вторых, я хочу составить для себя полную картину происходящего. Привычка такая, с давних времен. Кроме того, рабби Давид Каплан попросил меня еще раз поговорить с вами, кое-что уточнить… Впрочем, если у вас нет желания со мной разговаривать — ваше право. Я еще раз повторяю: я не полицейский, а потому отвечать на мои вопросы вы не обязаны.
Мужчины, стоявшие вокруг них с Дарницки, негромко загудели. Йосеф шикнул, они отошли. Шамес поманил Натаниэля и отошел в угол.
— Значит, рабби Давид не верит в то, что полиция арестовала настоящего убийцу? — спросил он, понизив голос. — Очень хорошо. Я тоже. Спрашивайте.
— Припомните, пожалуйста, действительно ли ничего не пропало, кроме «Мегилат Эстер»? — задал вопрос Натаниэль.
— Ничего, — не задумываясь ответил шамес. — Меня уже сто раз спрашивали. Все было выброшено из хранилища свитков и из книжного шкафа. Но ничего не пропало.
Натаниэль окинул взглядом дверцу хранилища рядом с арон-кодешем. Она была новой. Он повернулся к книжному шкафу. Смутная, еще не оформившаяся мысль, не давала ему покоя.