— Хорошенькое счастье, — заметил инспектор. — Прямо-таки убийственное… А с чего тебя понесло рыться в старых протоколах? — спросил он подозрительно. — Ты знал, что в наезде на Хаскина не все чисто? Что это не простое дорожно-транспортное происшествие?
— Знал, — ответил Розовски. — Только давай я тебе расскажу об этом в следующий раз. Послезавтра, — повторил он. — Послезавтра, во всех подробностях. Ты меня отпускаешь? Твои ребята уже закончили работать.
Инспектор посмотрел на патрульных. Те действительно прекратили осматривать место происшествия, один что-то передавал по радио, второй черкал карандашом на планшете.
— Ладно, — сказал Ронен. — Подпиши протокол и можешь возвращаться домой. А как тебе в руки попал протокол дорожной полиции?
— Он мне приснился, — сообщил Натаниэль. — Во всех деталях. И даже с грамматическими ошибками.
Инспектор Алон появился в конторе Натаниэля ровно в восемь утра, через день после гибели Дова Ливни, когда Розовски только-только появился на работе.
— Я выполнил обещание, — заявил он, усаживаясь в кресло. — Тебя вчера никто не беспокоил. Теперь я жду объяснений, обещанных тобой.
— Будут, будут тебе объяснения, — успокоил его Розовски. — Ровно через полчаса. Я пригласил моего клиента. Его сейчас привезет Маркин. А пока что мы с тобой выпьем по чашечке кофе, которое превосходно варит Офра.
Ронен скорчил недовольное лицо, но подчинился. Пока он пил кофе, Натаниэль выдвинул в центр кабинета передвижной столик с телевизором и видеомагнитофоном.
— А это зачем? — спросил инспектор.
— Скоро узнаешь.
Ровно через полчаса появились господин Каплан-младший и Маркин. Следом в кабинете появилась Офра, всем своим видом показывая, что никто не заставит ее вернуться в приемную.
— Н-ну что же, — Розовски вышел в центр. — Начнем, пожалуй… Дело закончено. Я готов отчитаться перед вами, рабби Давид. Итак… — Он подошел к видеомагнитофону. — Зрелище неприятное. Мы-то с рабби Давидом уже видели эту запись, и не один раз. Теперь посмотрите вы. Будьте внимательны, особенно к словам вдовы Хаскин. Даже если они покажутся вам бредом.
Когда запись была просмотрена, Розовски обвел взглядом недоуменные лица собравшихся. Похоже, ни они, ни Каплан-младший не видели того, что увидал он.
— Ладно, я объясню. А рабби Давид мне поможет, я не специалист… Итак, о чем говорит нам «диббук»? Будем пока что называть его так, хотя рабби Давид уже объяснил мне, что здесь имел место сеанс психотерапии, а вовсе не изгнание чужой души. Он говорит о том, что страшно падать под колеса, что страшна смерть. И еще он упоминает родные руки. Родную кровь! И между словами о смерти под колесами и о родных руках произносит: «Убийство!» — Натаниэль повернулся к раввину, но его опередил инспектор:
— Там еще говорится о старшем сыне. Я понимаю, что ты имеешь в виду: этот, как ты его называешь, диббук называет своего убийцу. Предположим. Примем твои правила, хотя я пока что не очень… Ладно. Но ведь получается, убийца — старший сын! Родная кровь! То есть Игаль Хаскин. Разве не так?
Натаниэль засмеялся.
— A-а, заметил? — Он возбужденно потер руки. — То-то и оно, что не так! Твои слова были бы справедливы, если бы мы действительно слышали голос умершего Йоэля Хаскина. Но ведь я уже сказал, что перед нами — сеанс психотерапии! Перед нами — больная женщина! Да простит меня присутствующий здесь рабби Давид, но я не считаю возможным давать мистические толкования уголовному делу, каким бы странным оно ни казалось на первый взгляд. Впрочем, вы ведь и сами говорили, что, по крайней мере, данный случай не содержит никакой мистики. Так чей же голос сообщал нам об убийстве Хаскина, рабби Давид?
Погруженный в глубокую задумчивость господин Каплан очнулся.
— Что? Ах да, конечно. Разумеется, с нами говорила сама больная, ее второе «Я»… — Он хлопнул себя по коленям. — Непостижимо! Я понял, что вы имеете в виду! — Рабби Давид вскочил со своего места и возбужденно забегал по комнате, то и дело натыкаясь на сидящих. Те предусмотрительно поджимали ноги.
— Ну да, ну да, — бормотал Каплан-младший. — Вы совершенно правы, это же типичная картина…
Далее на собравшихся обрушился поток специфических терминов, часть из которых относилась к медицине, часть — к Каббале. Из всего этого Розовски понял лишь, что, поставив своим подозрениям психологический блок, заперев их в подсознании, Юдит Хаскин подложила под собственную психику сильнейшую бомбу замедленного действия.