— Сергей Георгиевич, почему вы считаете, что это не автонаезд?
— Уж больно тут чистенько.
— А что должно быть?
— Или осколки от фары… Или следы автомобильной краски… Или одежда на трупе порвана… А тут ничего.
— Саданул бампером.
— Смотри дальше… Труп ровно посреди шоссе, которое тут ровное, как по линеечке. Значит, водитель его видел. Вот след протектора… Но он не только не притормозил, а даже и не вильнул.
— Считаете, что сбил умышленно?
— Он его не сбил.
— А как же?
— Человека выбросили из машины на полном ходу.
Когда просят рассказать о первом опасном деле, оперативники вспоминают схватки, ножи, засады, выстрелы… Я тоже рассказываю — этого ждут. Но потрясло меня другое, что словами вроде бы и не передашь…
Дверь открыла женщина лет тридцати пяти. Мне бы сразу сказать, в чем дело… Побоялся, да и квартира была коммунальной — люди прислушивались. А вот как я догадался, что она жена погибшего? По глазам, которые чего-то ждали. Мужа, который не ночевал дома? Я начал издалека; мне казалось, что я ее подготавливаю:
— Вы жена Анатолия Сергеевича Зятькова?
— Да…
— А где муж?
— Он не ночевал.
— И вы не беспокоитесь?
— Он иногда работает по ночам.
— Хотя бы звонил?
— В гараже нет телефона.
— Ваш муж попал в больницу.
— Что с ним?
— Поедемте, глянем, — успокоил я ее.
А ведь у меня чуть было не вырвалось: «он сломал ногу». В машине женщина ловила мой взгляд, надеясь хоть на какое-то объяснение, но я отворачивался. Откровенно говоря, мне вообще хотелось выпрыгнуть из машины…
Наш городской морг, в отличие от зарубежных, камер для покойников не имел. Мы вошли в секционный зал, где трупы лежали на кафельных топчанах. Когда с ее мужа откинули простыню, я почувствовал на плече тяжесть — женщина повисла на мне. Ноги ее не держали. Лицо стало белее кафеля. Белыми, прямо-таки кожистыми губами она шепотом подтвердила, что это ее муж, Зятьков Анатолий Сергеевич.
На шоссе лежал труп, здесь — покойник. Там мне казалось, в нем еще брезжит жизнь; здесь — холодное тело. Может быть, потому, что теперь закрыты глаза? Но я знал, что они голубые и как бы просящие.
С трудом я составил протокол опознания. Рябинин поручил мне ее опросить. Но не в морге же? И не в милиции. Да и вряд ли она могла идти. Поскольку все равно ее везти домой, там можно и поговорить. Ехали опять молча. Женщина не плакала. Лицо так и осталось кафельно-белым. Не мертва ли она, как и ее муж?
Она провела меня в свою пятнадцати метровую комнатку. Мебель дешевая и только самая необходимая. Бабушка с маленькой девочкой ушла на кухню.
— Вторая девочка в школе, — сказала Зятькова.
— Четверо в этой комнате?
Она только вздохнула. И заплакала — сделала то, чего не могла сделать в морге. Наверное, с полчаса я сидел и смотрел, как она меняет платки. И ведь не поторопишь. Спросила она первая, продавив вопрос сквозь всхлипы.
— Как же… случилось?
— Видимо, сбило машиной. Анна Кимовна, вы должны помочь следствию и ответить на вопросы.
Она кивнула. Я узнал, что они приехали из Казахстана и поселились у бабушки; что Зятьков работал автослесарем, не пил и даже не курил; что врагов у него не было и объяснить его гибель она никак не может.
— Вы сказали, что иногда он работает по ночам…
— Да, если срочный ремонт.
— Значит, вчера он с работы не возвращался?
— Нет, пришел, поел, а часов в девять вечера телефонный звонок. Толя сразу же убежал.
— Звонили с работы?
— По-моему, нет.
— Как вы догадались?
— Он сказал в трубку: «Бегу, дорогая». А на работе женщин нет.
— Но вы спросили его: что, куда, зачем?
— Толя сказал, что вернется и все объяснит.
Ей было не до допроса. Наверное, не до чего. Даже не до будущего, хотя осталась с бабушкой и двумя детьми. Она не смотрела на меня, а лишь возвращалась взглядом, когда надо было отвечать. Шоковое состояние?
— Анна Кимовна, что за женщина ему звонила?
— Не знаю.
— По какому делу?
— Не знаю.
Красива ли Зятькова, молода ли она, умна ли… — все заслонило горе. Она не плакала, но щеки оставались мокрыми. Ее взгляд рассеянно лег на меня:
— Думаю, Толя побежал по квартирному вопросу.
— Почему так решили?