Широким жестом Камилла пригласила следовать за ней. Мы пошли. За бар, по коридорчику, в подсобку, где ящики, коробки и бутылки.
Между холодильником и какими-то мешками сидел Поскокцев. Сидел, как и у трупа жены, не поднимая головы, упершись в пространство порфировидной плешью. В подсобке стало тихо, да тут всегда тихо. Мне с Поскокцевым не о чем было говорить и не о чем было его спрашивать. Впрочем, один вопрос имелся, потому что я не забыл о больной сестре покойной Антонины Михайловны:
— Где деньги?
Он молча кивнул на сумку. Но у меня было и предложение:
— Поскокцев, едем в прокуратуру!
Рябинин расследовал это хитроумное убийство и передал дело в суд. Приговора я не дождался: меня послали в одну из горячих точек страны оказывать оперативную помощь местным товарищам. Перед отъездом я зашел к Рябинину.
— Сергей Георгиевич, почему они, эти горячие точки?
Следователь вздохнул, поправил очки и пристально взглянул на меня, словно я только что возник в кабинете; словно проверял меня, выдержу ли его ответ.
— Боря, в нашей стране более ста национальностей…
— Ну и что? Жили ведь.
Рябинин достал початую бутылку коньяка, две шоколадные конфетки, кофейные чашки и налил по половинке. Мы выпили прощальные граммы. Я повторил:
— Жили ведь.
— Один из наших президентов — не помню его фамилии — предложил народам брать суверенитета столько, сколько захотят. Что это значит?
— А что?
— По-моему, это призыв к гражданской войне. Ну, и начали брать суверенитеты. Поэтому, Боря, ты и едешь в горячую точку.
Его оригинальный взгляд меня удивил. А Рябинина собственные слова, похоже, расстроили. Поэтому он взял бутылку и налил еще. Мы выпили.
— Сергей Георгиевич, но ведь президента, фамилию которого ни вы, ни я не помним, выбирал народ. Дурака же не мог выбрать?
— А почему? Чехов в записных книжках написал, что на одного умного приходится тысяча глупых, которая способна все заглушить. Так почему же тысячи глупцов не могли выбрать глупца в президенты?
— Хорошо, что мы забыли его фамилию.
— И даже не попытаемся вспомнить.
Мы допили коньяк, обнялись, и я отбыл в горячую точку…
…Уехал летом и вернулся летом. Отсутствовал почти год. С чем вернулся? Главное, не ранен. Получил медаль и чин капитана. И приобрел еще что-то основательное, серьезное и непередаваемое речью. Оладько заметил, что я стал меньше шутить. Ну, это дело поправимое.
На второй день после возвращения я шел по проспекту, впитывая солнце и дух родного города. Не хотелось ни вспоминать о командировке, ни думать о предстоящей работе в уголовном розыске.
Мне показалось, что рядом плывет белая яхта, подгоняемая солнечным ветром. Автомобиль шел вровень с моим шагом. «Мерседес» вроде бы последней модели «S». Элегантнее шестисотого. Он прижался к поребрику и остановился. Открывшаяся дверца едва не уперлась в меня. Из машины вышел человек в белом костюме в тон своего «Мерседеса». Я непроизвольно глянул на его обувь — белые туфли.
Еще ничего не случилось, еще лица его не видел… Но я знал, что сейчас случится. Может быть, потому, что, вылезая, он склонил голову, которая из автомобиля показалась первой: круглая, крупная, плешивая, пропечатанная кляксами, пятнами и родинками. Я спросил, не веря собственным глазам:
— Поскокцев?
— Привет, опер.
— Разве ты не сидишь? — вырвалось у меня.
— За что? — ухмыльнулся он…
— За убийство своей жены.
— Меня оправдали.
— Не ври…
— Лох, а не опер, — рассмеялся Поскокцев.
— Наверняка ты в бегах…
— Мой адвокат доказал, что Антонина покончила жизнь самоубийством.
— Ты же убил ее, скотина!
— Брось, опер, быльем поросло. Лезь-ка в мой «мерс», и двинем в «Эммануэль». Кафе теперь принадлежит Камилле…
Видимо, мое лицо побелело; видимо, веревки желваков вздули мои щеки; видимо, хрустнули сжавшиеся кулаки; видимо, я сделал к нему крутой шаг… Поскокцев исчез, провалившись в машину, которая отплыла, как и приплыла, — сказочной яхтой.
Мне захотелось броситься к Рябинину, но он был в отпуске. Я смотрел вслед «Мерседесу»… Как там сказал Чехов? Тысяча дураков приходится на одного умного. А сколько подлецов приходится на одного честного и порядочного?
Эллери КУИН
ПРЕЗИДЕНТ СОЖАЛЕЕТ
Клуб «Рождественская головоломка» — это узкий кружок весьма видных людей, объединенных в общем-то детской, но зато пылкой страстью к мистификациям и розыгрышам. Иными словами, создавался этот клуб специально для решения всевозможных загадок и ребусов.