Штеф перекинул через плечо простенькую сумку с барахлом и бутербродами и, посвистывая, направился к проходной.
Эдик Драгинский сидел в экспериментальной лаборатории правого крыла ККЦ и рассеянно улыбался. Только что он закончил еще одну работу, осталось вставить блочок связи с пультом дистанционного управления, и все. Но это — мелочь, это теперь завтра. Сегодня он уже сполна удовлетворил свою новую страсть, все получилось, он доволен. Теперь можно попить кофейку, полистать журнальчик и ехать домой.
Эдик поднялся, отложил отвертку и любовно дотронулся до хромированного черного бока существа. Существо. Паук. Мыслящий и живой дружище. Охранник и лакей — когда сыт, и агрессор и психопат — когда голоден. Сложный характер, это надо сразу признать — капризный и неоднозначный, с таким шутки плохи…
Он фамильярно похлопал паука по широкой спине. Мстительный ты уж больно, вздохнул Эдик, вредный ты тип, хотя и виноват в этом только твой заказчик — такого уж тамагочи захотел он себе, извращенец. Ну да ладно, зато ты — сильный и смелый, а за это Эдик готов простить тебе многое.
Эдик вздохнул и с трудом передвинул массивное тело паука поближе к краю стола. Паук был воплощением мощи, а Драгинский уважал силу во всех ее проявлениях. И ненавидел насилие. Потому что никогда не имел первого и всегда страдал от второго.
Эдик замер и тихонько кивнул своим мыслям: «Всегда» и «страдал» — те самые слова. Он всегда страдал. Именно он, Эдик Драгинский, — пока не уехал в Германию.
Он с удивлением уставился на машину у себя перед носом. Странное дело, этот грозный паук почему-то пробуждал в нем ту еще память, российскую… Эдик отошел от стола и нахмурился.
Там, в России, ему, хлипкому еврейскому очкарику, по молодости лет здорово доставалось. В школе еще, сопляками будучи, ровесники Эдиковы доступно объяснили ему, как обстоят дела: его место было «возле параши» — по причине физической немощи и по национальному признаку. И всеобщее — убеждение в этом было так велико, что Эдик с ним никак не боролся. Он всегда уступал им дорогу — тем, кто пытался на него «наезжать», и старался не ввязываться ни во что.
Но его задевали, постоянно. И обижали — и в школе, и позже, в университете, на дискотеках. Эдика спасало то, что в России — загадочная страна! — обидчиков всегда было ровно столько, сколько и защитников. «Не смей обижать слабых!» — сколько раз он слышал из-за чьей-то надежной спины эти слова: от классной руководительницы, от учителя физкультуры, а уж здоровенный друг его Андрюха Кулаков не одному идиоту это втолковывал, и не по разу. Андрюха, не в пример своим одногодкам, не ставил ни в грош свои мускулы, а преклонялся перед силой ума. И уважал хилого отличника Драгинского. Он его, кстати, даже в университете не бросил, поступил вместе с ним. А как — это их с Эдиком общий секрет…
Эдик помрачнел лицом, глаза его стали еще печальнее. Друг его преданный так и пропал куда-то, в России легко пропасть: ударился в бизнес, по биржам забегал, потом стал ездить — в Турцию или в Китай, заделался «челноком» и пропал. И Эдик тогда, в одиночку жуя колбасу в аспирантской общаге, вдруг понял, как Андрюха здорово его выручал, адаптировал, что ли, к среде. Ведь Эдик, умник и моралист, всегда терялся, страшно комплексовал среди голенастых девах и лосиного вида общажных парней. Голова у него всегда была забита другим — схемами, чипами, идеями своими компьютерными, а с ними… С ними он никогда не знал, как разговаривать. А они обступали его, они были везде, эти люди. Мат, анекдоты, запах несвежих носков, бормотуха, быстрый секс на столе, кулаки, разборки постоянные — мрак! Наверно, Эдику просто не везло, была же где-то другая жизнь — не общажная, не кабацкая, — иная, ментально насыщенная! Наверно, ему надо было искать ее. И Эдик, кажется, верил в это, и Андрюха ему в этом помогал, и другие — преподаватели, девочка одна была у него, хорошая…
Но Андрюха пропал как раз тогда, когда Россия как-то сразу изменилась — нет! — вывернулась наизнанку: варварство хлынуло изо всех щелей на улицы. И Эдик панически бежал, спасая то единственное достояние, которым обладал. А обладал он «гениальной башкой» — Андрюхины слова… И пока ее не пробили, — а он этого давно боялся всерьез, — он бежал. И нашел, в конце концов, ту жизнь которую так долго искал.
Последние два года он был по-настоящему счастлив. На рынке появились японские тамагочи, и только увидев цыпленка в компьютере, он схватил, увидел в одно мгновение все — и оригинальность замысла, и простоту воплощения, и потенциальный бешеный спрос на такую забаву. Игрушка в режиме эмоционально-интимного общения с хозяином! Нечего сказать — круто, восхищался Эдик и уже начинал подключать мозги: тамагочи были непаханым полем для его фантазии, японцы провели только первую борозду…