На фото справа Лиза сидит вместе с Джоком на скамейке перед домом из красного кирпича, обвитым плюшом. Рядом клумба с отцветающими розами. Лиза смотрит на Джока, ее рука лежит у него на спине. Джок навострил уши. У обоих приоткрыты рты, словно они поют дуэтом. Смешной снимок. Я не удержалась от улыбки. Но внутри меня все смеялось — смеялось горьким смехом, истерическим, который грозил прорваться наружу. Я не могла ему этого позволить. Это было невозможно. Я сдерживалась. Хотя это и причиняло мне боль.
Я сложила бумагу и снова спрятала в карман, встала, выключила свет в кухне, прошла в ванную, чтобы принять душ и почистить зубы, на цыпочках вернулась в спальню и забралась в кровать к спящему Юханнесу.
Я так и не узнала, как Поттеру удалось раздобыть эти фотографии. Ездил ли он к Лизе и сам сделал снимки или Стен и Лиза их ему послали, кто знает. Я еще сталкивалась с Поттером, но ни разу мне не представился случай расспросить его подробнее: наше общение ограничивалось кивками и приветствиями. Мне оставалось надеяться, что по моей улыбке он понял, как сильно я ему благодарна. Судя по времени года и по тому, как выросла девочка, фотографии были сделаны недавно, а это все, что мне нужно было знать.
21
За стенами Блока полным ходом шла подготовка к Рождеству. Достаточно было включить телевизор или раскрыть газету, чтобы вся эта рождественская мишура буквально обрушилась на тебя многочисленными сообщениями о толчее в магазинах, рекламными объявлениями, советами, что подать к праздничному столу, рождественскими мультиками и гимнами Деве Марии, младенцу Иисусу и Вифлеемской звезде.
Но Блок № 2 словно был объявлен свободной от Рождества зоной. Все было как обычно, никаких признаков торжества. Ни елок, ни свечей, ни мишуры, ни елочных игрушек и дедов-морозов в магазинах. Фитнес-центр работал как обычно, никаких коротких дней или праздничных занятий под рождественскую музыку. Рестораны, выставочный зал, кинотеатр, театр и магазины тоже расписания не меняли. Меню и репертуар оставались прежними. Никаких фуршетов с рождественским угощеньем, никаких утренних мультяшных сеансов, никакой предновогодней распродажи и никакого празднования старого Нового года, который приходит, когда думаешь, что все уже закончилось.
Но Новый год все-таки наступил. Цифра на календаре поменялась Время шло — и ничего с этим нельзя было поделать. Мне скоро исполнится пятьдесят один. Юханнесу уже исполнилось шестьдесят четыре — редко кто из «ненужных» доживал до этого возраста. Но он не выглядел на свой возраст, а я — я чувствовала себя как никогда молодой. Наверно, это влюбленность так действовала, осознание, что любишь и любима, что нужна кому-то.
Мой роман был в принципе завершен. Оставалось только кое-что подправить. Я читала и правила, читала и правила, не в силах остановиться.
Юханнес подсмеивался надо мной, называя наседкой. Как-то вечером мы лежали в постели.
— А у тебя разве не так? — спросила я. — Когда почти закончил и знаешь, что скоро придется расстаться с книгой, чтобы приняться за новую.
— Бывает.
— Вот видишь! А сам надо мной смеешься! — я шутливо ущипнула его за сосок.
— Потому что это забавно! — ответил он и ущипнул меня в ответ.
— Ай! — вскрикнула я.
— Я же не сильно!
— Нет.
— Тогда чего ты вопишь?
— Потому что это забавно, — ответила я, и через секунду он уже накрыл меня своим телом.
Ночью мне приснился новый сон с Джоком на пляже, где Джок иногда превращался в Юханнеса, который бежал мне навстречу с распростертыми объятиями, а ветер бил в лицо. Иногда не я, а Юханнес бросал палку, а Джок приносил ее нам, и мы хвалили его, называя хорошей собакой. Потом мы оказались дома, и Юханнес снова развешивал фотографии, а когда я спросила, что это за фотографии, он ответил: «Разве ты не видишь? Это наши дети».
Сон был таким реальным, таким осязаемым, словно нам обоим снилось одно и то же и мы говорили во сне друг с другом о фотографиях.