Почему Юханнес ничего не сказал? Потому что струсил? Потому что хотел уберечь от лишних страданий? Не знаю. Знаю только, что все, что он делал, — из любви ко мне.
Не знаю, сколько я так простояла у двери, но все тело успело онеметь. Ноги опухли, как в юности, когда я подрабатывала в книжном магазине и все время должна была стоять, или позже, когда пробовалась натурщицей в художественной школе: нужно было часами стоять без движения, конечно, через каждые двадцать минут делались маленькие перерывы, но все равно опухали лодыжки и немела спина. В таком состоянии я прошла через комнату к письменному столу, где рядом с компьютером заметила диск в полупрозрачном голубом футляре. «Голубой кит» — было подписано почерком Юханнеса. Его сборник рассказов. Я оставила его лежать на столе. Я уже читала этот сборник и к тому же не сомневалась, что служащие Блока все сохранят и заархивируют. За прошлый год я прочитала несколько романов «многообещающих новых авторов», которые, как выяснилось, были написаны здесь, в Блоке.
На столе лежали разные канцелярские мелочи: ручки, ластики, линейки, скрепки, цветные стикеры, и среди них — розовый камень. Я подняла его и сжала в руке. Камень был гладкий, прохладный и тяжелый.
Кровать была не заправлена. Оставаясь на ночь у Юханнеса, я всегда спала у стены. Но сейчас я легла с краю — на его место — и натянула одеяло до подбородка. Я ощутила его мускусный запах, пряный и сладкий одновременно, такой родной и такой знакомый. На подушке лежал одинокий седой волосок. Я легла на бок, втянула запах и сжала камень в ладони.
Если бы тогда, очень давно, в той нашей другой жизни, он поехал на побережье в другой день! Вдень, когда я была там с Джоком. Если бы мы столкнулись друг с другом… Я бы подумала: «Вот идет Юханнес Альбю». А он бы подумал: «Вот идет Доррит Вегер со своей собакой». И мы остановились бы и разговорились, и я бы пригласила его домой на кофе или на ужин. Если бы только все началось так, если бы только все началось тогда…
Часть 3
1
Стоило Виви открыть дверь, как мои ноздри уловили дразнящий аромат свежей выпечки. Я опоздала. Мне потребовалась целая вечность, чтобы решиться выйти из квартиры и пройти несколько шагов до двери Виви.
Я чувствовала себя такой усталой. У меня не было сил общаться с друзьями, не было сил посещать праздники и ужины, не было сил веселиться, обмениваться любезностями или улыбаться. Моя пассивность граничила с апатией. Я сидела дома, не имея никакого желания выходить. Не знаю, что бы со мной было, если бы не Эльса, Алиса, Виви и Лена. Они все время были рядом. В первую неделю после смерти Юханнеса они даже спали у меня по очереди, чтобы не оставлять одну. Просыпаясь в слезах, я находила у постели подругу, готовую утешить и успокоить. Они приносили мне чай, держали за руку, безропотно выслушивали все, что я им говорила.
И потом, когда я оправилась от первоначального шока, они продолжали меня поддерживать. Подруги всегда были рядом и, стоило их только позвать, сразу спешили на помощь. Они были рядом, когда я в них нуждалась, когда мне надо было выговориться или просто не быть одной. И они помогали, ничего не требуя взамен, не ожидая ни благодарности, ни ответной услуги, прощая все мои истерики и плохое настроение. Два месяца они не отходили от меня ни на шаг.
Когда Виви однажды сказала, что хочет пригласить друзей на ужин, и робко добавила: «Было бы здорово, если бы ты тоже пришла, Доррит!» — я не могла ей отказать. Решила, что хотя бы попытаюсь. И вот после долгих и мучительных колебаний я здесь.
— Доррит! Ты пришла! — обрадовалась Виви и втянула меня в квартиру, словно боясь, что я передумаю в последнюю секунду и сбегу.
Она усадила меня за стол, где гости, устав ждать, уже принялись за ароматный горячий хлеб и пряный морковный суп. Там были Эльса, Алиса, Лена и еще двое новеньких, которых я никогда раньше не видела. Виви представила их как Горель и Матса.
Матс прибыл в прошлом месяце, Горель только на прошлой неделе, и у нее в глазах было то же, что и у всех новоприбывших, — смесь страха, горечи и гнева, которые присущи тем, кто осознает близость смерти.
Я села на свободное место между Алисой и Эльсой. Алиса поцеловала меня в щеку, и все рассмеялись. Повернувшись к ней, я поняла почему. Впервые за эти два месяца я пригляделась к подруге: она сильно изменилась. Ее огрубевшее прежде лицо смягчилось, но теперь казалось постаревшим. Она выглядела изможденной. И какой-то напряженной. Хотя кто здесь не напряжен? В любом случае не похоже, чтобы Алисе стало лучше после того, как она прекратила принимать мужские гормоны, или я чего-то не знаю? Прогоняя неприятные мысли, я налила себе морковного супа.