Нескончаемый поток слов не переставал литься изо рта Масаё. Женщина показала фотографию этого Маруямы. Это был мужчина среднего роста и телосложения с опущенными уголками глаз. На фотографии они с Масаё стояли на фоне какого-то синтоистского храма.
– Это мы в Хаконэ, – пояснила женщина. – Я там и сувенир приобрела.
Масаё отошла в соседнюю комнату и принесла оттуда красивую деревянную шкатулку, украшенную элементами из разных пород дерева.
– Ого, какая красота, – оценила я, на что сестра шефа улыбнулась, чуть опустив идеальные брови.
– Люблю традиционные ремесла – всегда такая красота получается. Согласна?
Я неопределенно кивнула. Видимо, любовь к традициям – семейная черта Накано.
– А это передайте лучше господину Маруяме, – сказала я, отодвигая от себя принесенный мной же яблочный пирог.
– Хорошо, – кивнула Масаё, аккуратно положив пирог в коробку. После она осторожно провела пальцами по крышке резной шкатулки.
– Как думаешь, что сказать господину Накано? – спросила я у Такэо.
– Скажите, что в голову придет, – ответил парень, попивая коктейль. Пили мы на те самые деньги, которые сунула мне Масаё.
Даже алкоголь не помог разговорить его. Я пыталась поддержать разговор простыми фразами вроде «А ты кино смотришь?», «Какая у тебя любимая игра?», «Повезло нам с местом работы, да?», «Вкусное тут мясо, согласен?», но парень отвечал односложно – «Да не особо», «Как у всех», «Да, пожалуй» и все в том же духе. При этом время от времени он поднимал голову и смотрел мне в глаза, так что я точно знала, что общение со мной не было ему в тягость.
– Масаё такая счастливая была.
– Еще бы – у нее же мужчина появился, – с тем же безразличным видом ответил Такэо.
Я хихикнула:
– А у самого-то что в итоге с девушкой? Расстались – и дальше что?
– Да ничего. Я уже четыре месяца ни с кем не встречаюсь, – ответил парень, отхлебнув коктейль.
– Это еще что! У меня вот парня нет уже два года, два месяца и восемнадцать дней, – сказала я.
– Восемнадцать дней? Вы что, и дни считали? – Такэо чуть улыбнулся. Мне показалось, что с улыбкой он выглядит даже более хладнокровным, чем без нее.
Помнится, Масаё, поглаживая красивую шкатулку, шепотом призналась мне:
– Знаешь, Маруяма – он такой… тяжелый, хотя по виду и не скажешь.
– Тяжелый? Вы про вес? – переспросила я, на что женщина, чуть приподняв свои идеальные брови-полумесяцы, ответила со сдержанным смешком:
– Ну, пожалуй, весит он тоже немало.
Об этом разговоре напомнила мне холодная улыбка Такэо. Голос у нее был такой… даже не знаю, как описать… словно идущий откуда-то из глубины горла. Такой… таинственный, что ли? Да, именно такой – таинственный – голос тогда был у Масаё.
– Скажи, Такэо, а ты так и будешь всегда работать у господина Накано?
– Не знаю.
– Странный он человек, скажи?
– Есть такое, – рассеянно ответил парень, смотря куда-то вдаль.
Такэо коснулся мизинца левой руки, поглаживая обрубленным правым мизинцем здоровый палец. Какое-то время я просто наблюдала за парнем, а потом вдруг попросила:
– А дай потрогать?
Коллега разрешил, и я прикоснулась к его обрубленному мизинцу. Пока я ощупывала палец, Такэо свободной левой рукой поднял и осушил свой бокал.
Отпустив руку парня, я сказала:
– Масаё говорит, что этот Маруяма – как пресс для бумаг.
– Пресс для бумаг?..
Масаё сказала мне:
– Знаешь, Маруяма – как пресс-папье. Да и в целом – когда мужчина наваливается сверху, чувствуешь себя бумагой под прессом. А тебе так не кажется?
– Пресс? Это который входит в набор для чистописания? – уточнила я, на что женщина ответила, нахмурив свои идеальные брови:
– Эх, молодежь! Ни разу пресс-папье не пользовалась? Им можно не только бумагу прижимать – у пресса, знаешь ли, масса способов применения, – высказавшись, сестра шефа наколола на вилку один из разбросанных по всей тарелке кусочков пирога.
– Кстати, в магазине ведь есть такие прессы, насколько я помню.
– Есть, конечно. Удобная, между прочим, вещь. Я, например, прижимаю прессом коробку с чеками – всякие бумажки, которые так и норовят высыпаться. Вот прямо беру пресс-папье и ставлю сверху на гору листочков, чтоб не разбежались.
После этих ее слов мне начало казаться, что и я сама когда-то была такой тонкой бумажкой, крепко прижатой тяжелым прессом.
– Интересно, Такэо, а ты тяжелый? – спросила я, по-видимому, здорово захмелев.