С тихим стоном открываю глаза и смотрю на причину своей бессонницы.
Лейси выглядит как ангел — безмятежная, погруженная в свои сны, в то время как я лежу весь сведенный и измотанный своей мучительной реальностью.
Жар пульсирует в венах, член тяжело лежит на животе. Рука скользит под одеяло — пальцы обхватывают ствол поверх боксеров, просто чтобы устроиться поудобнее. Но вместо этого я начинаю двигаться.
Волна удовольствия поднимается от позвоночника, закручивается внизу живота и откатывается к яичкам густыми, медленными импульсами.
Бедра дергаются сами по себе.
Движение случайно стягивает одеяло с плеча Лейси, обнажая белую майку. В своем беспокойстве она перекрутила ткань, и одна грудь почти выскользнула наружу.
Из приоткрытой двери ванной льется мягкий желтоватый свет — его хватает, чтобы очертить розовый край соска. Никогда в жизни я не был так благодарен ее нелепому страху темноты и привычке спать при свете.
Холодный ночной воздух касается ее кожи, сосок напрягается и поднимается еще выше, проявляясь четче.
Я резко поднимаю взгляд к потолку. Считай овец, идиот.
Это невозможно. Даже овцы столпились у забора, будто ждут, чем все закончится.
Беззвучно смеюсь. Лейси бы оценила конфликт этой сцены — невыносимо сложный герой пытается играть благородного рыцаря, но при этом тайно надеется, что майка девушки сдвинется еще немного.
Я переворачиваюсь на бок, ближе к ее подушке, чтобы вдохнуть аромат ее шампуня — пионы и ваниль. В голове всплывает картинка: Лейси под душем, струи воды скользят по обнаженному телу, капают с напряженных сосков. Во рту собирается слюна от одной мысли о том, как ловлю каждую каплю языком, вода сладкая, как ее кожа.
Ладонь снова скользит к боксерам, обхватывая твердый, горячий член через ткань.
Закрываю глаза, позволяя фантазии разрастись. Вижу, как пар обвивает ее лицо, а большие голубые глаза смотрят вниз, прямо на меня. Она наблюдает, как я провожу языком по краю ее входа, пробуя ее вкус.
Рука движется быстрее, яйца поджимаются, готовые взорваться.
Мягкий вздох заставляет меня застыть. Я резко открываю глаза и осознаю, что лежу в постели, дрочу, представляя девушку, спящую рядом.
Какого черта ты творишь, Олли?
Вина должна была бы прожечь меня изнутри, но похоть накрывает сильнее — вязкая, непреодолимая.
С таким стояком уснуть невозможно.
Медленно стягиваю одеяло с ног и пытаюсь соскользнуть к краю кровати, но Лейси снова шевелится. Я бросаю взгляд — майка натянулась на груди так плотно, что сквозь ткань виднеется розоватый ореол соска. Едва заметное движение и он выскользнет наружу.
Лучший друг накрыл бы ее одеялом, заставил себя забыть о ломоте между ног и просто уснул. Но мое испорченное «я» остается лежать на кровати, затаив дыхание, и ждет.
Каждый ее вдох делает ткань еще туже, а секунды тянутся медленно, мучительно долго.
Не успев толком осознать, насколько это безумная идея, я осторожно беру ткань между пальцами и, стараясь не разбудить её, чуть тяну в сторону. Розовая кожа выскальзывает наружу — сосок тугой, как вишенка на мороженом, манящий и готовый к прикосновению.
Я сжимаю член в ладони, трусь о плотную ткань боксеров, и напряжение вместе с возбуждением прожигает всё изнутри. Он дергается, требуя большего, но расстояние от кровати до ванной кажется неприлично огромным — слишком далеко от этого розового искушения.
Не задумываясь, засовываю руку под резинку, сжимаю пальцами член.
Кожа ладони касается горячей, налитой твердостью плоти. Воздух со свистом вырывается сквозь зубы — облегчение и жар в одном. Я медленно двигаю рукой вверх-вниз, стараясь делать движения неглубокими, чтобы не раскачивать кровать.
От осознания того, что я творю, по телу пробегает острый разряд возбуждения. И где-то на грани сознания мелькает мысль: Лейси бы оценила такую сцену. Написала бы о ней, облизываясь, и достала бы свою любимую фиолетовую игрушку.
Это и есть то оправдание, за которое я хватаюсь, потому что остановиться не могу.
Что бы она сделала, если бы сейчас открыла глаза?
Писательница в ней превратила бы все это в текст ярче самой реальности, заставив мое тело откликнуться — как всегда бывает, когда я читаю ее сцены.
Мысль о том, что она может проснуться прямо сейчас и увидеть, как моя рука двигается на члене, пробивает по позвоночнику дрожью восторга.
Но следом подкрадывается страх — вдруг она не будет в восторге. Увидит во мне извращенца. И я потеряю ее.