Мои ноги задрожали, когда дошла моя очередь. Рауфу, как моему учителю, разрешили войти в зал вместе со мной. Но Эстер и Джастина попросили подождать снаружи. Малыши вцепились руками и ногами в Рауфа...
— Альма, моё сокровище, иди и ничего не бойся! — подбодрил он меня — Я верю в тебя и в то, что у тебя всё получится! Это всего лишь старый рояль, с тоской ожидающий твоих талантливых пальчиков... Он зазвучит именно так, как ты многократно тренировалась дома. Мы втроём постоим здесь за дверью и послушаем тебя. Не бойся, ничего не бойся!
Блестяще-чёрный флюгель действительно оказался не только роскошным, внушающим благоговение, но и... Безобидным!
Звукорежиссёр, Герр Хайнрих, быстро настроил нужную тональность, как только я заиграла. В пустом зале музыка отдала громким эхом. Мне снова стало страшно. В третий раз мои пальцы легли увереннее на клавиши. Моя Пассака́лия прозвучала без единой ошибки...
— Браво! — одобрительно похлопал в ладоши Герр Хайнрих и вызвал следующего.
Мои родные бурно зааплодировали мне, как только выбежала к ним в коридор. Казалось, вот-вот и я взлечу!
Время до начала концерта пролетело как один миг.
Большой зал, рассчитанный на сотню посетителей, заполнился почти до его максимума. Рауф занял нам места в первом ряду посередине.
— Баба́, а почему пять мест? — не удержалась я и спросила, пропуская через себя вступительную речь ведущего о посвящении бенефис-концерта всем людям, бежавшим от войны и временно размещённым в здании госпиталя.
Рауф ничего не ответил, лишь громко вздохнул после того, как последний гость закрыл за собой двери зала.
Сердце сильно заколотилось, подступило к горлу, затем ухнуло куда-то в пятки...
Мама?
Она смогла бы наконец увидеть-услышать меня...если бы... только бы...захотела!
В глазах предательски защипало от увиденного: мама одного, неуверенного в себе, мальчика села вместе с ним на одну скамью. Мальчик сразу взял правильные ноты и сыграл в разы лучше, чем до этого...
— Не забывай, у неё на руках Кевин, и она едет на общественном транспорте, — шепнул мне на ухо Баба́, заметивший, как я украдкой смахивала слёзы. — Вшестером, мы бы не поместились в моего Жука.
Спустя полчаса Джастин, заклевавший носом до полудрёма, встрепенулся и захныкал. Мы дошли до очередного взрослого — «Гостя Программы». Им был назван наш Баба́!
Рауф с трудом освободился от ручонок братика и сестрёнки. Я пересела на его место и стала успокаивать малышей, как могла.
— Уважаемые Дамы и Господа, — слегка дрожащим голосом обратился он к публике — Я не риторик, не сектант и даже не поэт, как мой знаменитый соотечественник и тёзка... Многие из вас при первой встрече назовут меня арабом или турком, в зависимости от их внутренних 'ящиков' в голове... В любом случае, обе стороны окажутся правы, потому что моя бакалея расположена в арабско-турецком районе Нойкёльн и исправно работает почти круглосуточно шесть дней в неделю... Правда в том, — приступ сильного кашля на минуту прервал его речь. — Правда в том, что я еврей, родившийся в Ливане, но выросший на Босфоре, а ещё полжизни проживший здесь... Мои предки... Многие из них погибли во времена Шоа (Холокоста на иврите) в концлагерях Европы... И лишь единицам удалось избежать всех ужасов Второй мировой... Большинство из вас наверняка смотрело «Список Шиндлера» или? Это прекрасный чёрно-белый кинофильм Спилберга, посвященный тому времени... В нём есть кульминационный монолог главного героя, — Рауф медленно обвёл весь зал глазами — «Я мог бы спасти ещё больше... Я сделал так мало...». Для меня в его словах заключается вся сущность человека. Настоящего, а не по рождению. И хотя Исаак Штерн возразил ему тем, что он уже спас тысячи людей, Оскар продолжил сомневаться в себе и рыдать... «Я сделал так мало...», сказал он... Как реалист, скажу вам, что мы не можем спасти всех. Но мы можем спасти хотя бы одну-две или даже несколько жизней, если протянем руку помощи тем, кто остро в этом нуждается... В любой войне есть только проигравшие. Так давайте же научимся видеть и слышать этот мир... Сердцем!
На минуту в зале стало так тихо, что я услышала собственное сердцебиение.