Мой мир вышел за пределы Берлин-Нойкёльна!
Вечером мы свалились на большой надувной матрас Рауфа без ног. Из нашей квартиры доносилась громкая дискотечная музыка. Мама устроила там вечеринку и пригласила сто друзей. Рауф уложил нас спать и остался с нами на всю ночь в одной комнате. Несмотря на шум и гам рядом, мы все четверо выспались...
Следующие и все последующие выходные мы ожидали с огромным нетерпением.
Рауф научил меня и Эстер кататься на велосипеде. Он читал нам книги, собирал с нами пазлы, обучал игре на пианино, гитаре и скрипке. Нас было много, и мы наперебой орали, бывало, даже дрались друг с другом за его безраздельное внимание...
— О Всевышний, — часто поднимал он руки в воздух и восклицал — Я богатый человек! Теперь у меня трое замечательных детей! Благодарю тебя за них!
Тот незабываемый год пролетел для меня как один миг...
Рауф подарил нам на Рождество три прозрачные копилки разных зверьков — Дети мои, записывайте все свои исполненные желания и копите их, но прежде хорошенько подумайте, чего на самом деле хотите!
ГЛАВА 4
Через девять месяцев наша тесная социальная квартирка пополнилась ещё одним мощным, перекрывающим все остальные звуки, криком:
Кевин!
Красно-розовый беспомощный комочек с педантичной регулярностью ставил на уши весь пятиэтажный дом.
Я окрестила его про себя Дьяволёнышем. Он без предупреждения начинал орать с нуля до ста восьмидесяти градусов. Кричал так, что звенели окна и вибрировали стены..
Мама объясняла его ор жизненно необходимыми бактериями, болезненно заселявшими его чистый желудок.
— Колики бывают у всех новорожденных, — успокаивала она больше саму себя, чем нас, когда брала его на руки и прикладывала к груди.
В конце концов, кто-то из соседей пожаловался на беспрерывные крики, доносившиеся из нашей квартиры...
В один прекрасный день к нам всё-таки пожаловал ненавистный Югендамт — в лице Фрау Леннарт.
Худощаво-прыщавая девушка лет двадцати, с огромными очками в роговой оправе скептически осмотрела нашу до блеска вылизанную квартиру, заглянула в холодильник, во все шкафы и даже в корзину с грязным бельём под умывальником. Несмотря на позитивный исход её первого визита в целом, нас поставили на учёт.
Мама каждый раз мелко дрожала, но не от страха перед соцработницей, а от ломки. Этому слову я научилась в пять лет... Проблема была в том, что дотошная Фрау Леннарт всегда заявлялась именно тогда, когда мама обычно уходила из дома — за очередной дозой хорошего настроения на весь день... Перед своими такими уходами она никого и ничего не замечала. Впрочем, мама и в глаза-то мне по-настоящему никогда не смотрела. Как будто я была для неё монстром...
Однажды, в одну из школьных пауз я задержалась в туалете. Взяла тупые ножницы для бумаги и отрезала сама себе чёлку...
Дома мама даже не заметила этого! Она лишь строго нахмурила брови, как только увидела мою широкую улыбку. Я сделала всё, как посоветовал мне Рауф!
— Меня вызывают в школу? Ты что-то натворила?
Не отрываясь от своих соцсетей на телефоне, мама дежурно угукнула, толком не вняв моему ответу.
Мама никогда не вслушивалась внимательно в то, что я ей рассказывала. С Эстер и Джастином она общалась не лучше. Казалось, ей вообще не было до нас никакого дела. Всё её лимитированное время и внимание занял по праву Кевин. Дьяволёныш мог не только визжать как резанный, но и мило улыбаться и даже забавно гулить. На нём одном мама решила полностью оторваться. Как Мать.
В её понимании это означало — стать 'эко-био-органик-тёткой'. Поэтому она первым делом купила себе ресайкленный стаканчик, который каждый раз не забывала наполнять кофе и прикреплять к коляске, когда выходила гулять с Дьяволёнышем. Чуть позже захотела пощеголять в цветастом слинге из Перу, о котором однако из-за болей в спине успешно забыла. Её категоричное нежелание везти Кевина на рутинные прививки к педиатру вызвало более пристальный интерес Югендамта к нашей семье. Фрау Леннарт зачастила к нам, каждый раз оставляя после себя дым, точнее, последствия бурной ссоры с Хансом...