Гогот лишь усилился, а Сыч изобразил на лице полное радушие и ласковым тоном произнёс:
– Не дуйся на него, девочка. Он с детства обиженный на одно место.
– Дуться? – усмехнулась байкерша. – Еще чего. Вы всё равно заболеете и сдохнете. Чао, мальчики.
Она пронеслась мимо парней так, что из-под заднего колеса струя грязной жижи из лужи окатила всю их одежду и лица. С лавки скатилась початая бутылка, и послышался печальный трескучий звон. Лика медленно отвела свободную руку назад и показала местным средний палец. Переполненный алкоголем и плотоядными желаниями лысый сначала упал рядом с осколками, пытаясь вдохнуть быстро испарявшийся аромат целебной влаги, а затем затрясся всем телом и рыкнул вдогонку нахалке:
– Теперь точно вдую, сука!
Очкарик резко дернул его за руку.
– Тупой что ли? Тебе за неё знаешь, куда вдуют? У нас другая задача.
Но ярость, затмившая остатки разума лысого, не давала соображать, и парень лишь отмахнулся от Сыча. Стремясь как можно скорее схватить и освежевать добычу, лысый вывел из-за киоска мопед, – так же поступил и очкарик, – и оба ринулись в погоню.
На месте бывшей деревни одиноко умирали две полуразвалившиеся хаты и где-то в поле, усеянном грязными лопухами и вьющейся березкой, виднелось старое кладбище. Среди холмиков бродила тощая коза и долго-долго провожала Лику тоскливым взглядом. С трудом преодолевая бьющие наотмашь порывы шквального ветра с дождём, Кобриной удалось добраться до райцентра. Но райцентр лишь добавил признаков безлюдности и заброшенности местности. Сельсовет, почта и магазин – вот и все достопримечательности улицы Комсомольская, ухабистая дорога которой сплошь была усеяна лоскутами гнилой соломы и коровьими лепёшками.
Дождь усиливался, из-за разлива не было видно, куда ступать – где ямы, а где островки асфальта. Но Лике не везло и она то и дело падала в лужу. Рядом плюхался и мотоцикл, окатывая глиноземной жижей свою хозяйку. Шлем, который прослужил Лике два года, внезапно треснул. С криком она швырнула его за насыпь и вновь свалилась в яму. Мотоцикл закапризничал и заводиться напрочь отказывался. У байкерши дрожали руки от злости и зубы от холода. «Чёрт, – думала она, – курить бросила и материться не умею. Другим бы сразу полегчало. Вот что за жизнь такая!» Сплёвывая грязь, промокшая и раздраженная, Кобра заорала что было мочи:
– Да хоть кто-нибудь здесь живёт?
Совсем выбившаяся из сил, она прислонилась к забору и накрылась тяжёлой грязной курткой с головой. Зубы продолжали дробно выбивать чечётку. Одеревеневшими сбитыми пальцами Лика достала из кармашка пудру, раскрыла её и разрыдалась. В отчаянии она подняла руки к небу и горько застонала:
– Может быть, хватит?
В тот же миг скрипнула калитка в заборе на территории магазина и ласковый женский голос отозвался:
– Ой, це ж дивчинка! Несчастье, як же ты сюда попала? Проходь скорей. На улице страх Господний.
Лика ввела в тамбур мотоцикл и сама с трудом втянула себя внутрь. В это же время пьяные преследователи Кобры пронеслись мимо сельпо.
В нос ударил запах сдобы. Почти домашняя обстановка сельского магазина пленяла уютом и безопасностью. Продавщица Любка в белоснежном переднике, – румяная с крупными руками и доброй улыбкой, – угостила Лику липовым чаем. На душе потеплело, сырое тело пронзили остаточные судороги, и измотанную дорогой девушку разморило на сон. Преодолевая дремоту, байкерша призналась, что ищет семью своих предков, живших здесь лет сто назад. Фамилия Поливановой была знакома Любке, однако припомнить что-то конкретное о семье Бергера она не смогла, что привело Лику в полное отчаяние. Видя терзания девушки, женщина предложила справиться в сельсовете, но тут же вспомнила, что сегодня воскресенье и всё закрыто. До завтра Кобрина ждать не могла. Ходить по дворам и расспрашивать – сойдёшь за полоумную, да еще бдительные жители могут запросто вызвать участкового. Возвращаться в Харьков с пустыми руками было стыдно. Только начала работать и сразу же попала в тупик – хоть профессию меняй. Желая как-то утешить расстроенную гостью, Любка вспомнила, что у них есть одно здание, сохранившееся с тех времён.
– Це трудно назвать зданием, там нет даже окон, и кирпичи кожен раз облетают вниз – ходить там дуже страшно. Говорят, раньше це був самий видный дом. А зараз рушится и скоро ничего от него не останется.
– Что за дом такой?
– Стара гимназия. Там ще моя мать вчилась.