– Как туда проехать? – оживилась Лика, вскочив из-за стола.
Пока вещи Кобриной сушились, Любка принялась облачать гостью в местный сэконд-хэнд на два-три размера больше: вязаный толстый свитер до колен, огромные холщовые брюки и резиновые сапоги 45 размера с закатанными голенищами на её тридцать шестой. Добрая женщина заботливо застегивала все пуговицы на фуфайке оторопевшей девицы, улыбалась во весь рот и одобрительно причмокивала. Лика деликатно отстранила руку продавщицы.
– Я сама. Не маленькая уже.
Любка продолжала манипуляции, не обращая внимания на протесты.
– Для тёти Любы все вы дети, – ласково приговаривала она. – Стой, егоза, не брыкайся.
Лика вздохнула и произнесла с тихой грустью:
– Меня так мама называла.
– Понятно, – с той же интонацией сказала женщина. – С отцом живешь?
– Отец в Киеве. Одна я здесь.
– Бывает. А он тебя как называет?
– Непутёвой. По жизни.
Не давая себе раскиснуть, Лика быстро взглянула на себя в зеркало и с деланой бодростью воскликнула:
– Ничего прикидец!
Довольная Любка пригладила все складки и оценивающе сказала:
– Другое дело. А за одежду свою не переживай, как высохнет, скажу мужу Матвею, он тебе прямо в гимназию принесет.
– Акеюшки, – согласилась Лика. – Сколько я вам должна?
Любка остолбенела и выпучила глаза.
– Не обижай меня, дочка, – укоризненно произнесла женщина. Лика поджала губы и коснулась Любкиного плеча.
– Я не хотела…
Любка провела ладонью по своим влажным глазам, улыбнулась и тихо проговорила:
–Акеюшки.
Женщины обнялись и рассмеялись.
Дождь уже ослаб, проглядывало солнце – яркое как никогда.
– Так вы говорите, это самое старое здание в районе? – спросила Лика.
– Ага, – подтвердила продавщица, снимая засов с двери. – Кажется, дед Поливанов там когда-то сторожем працювал.
– Как добраться туда?
– До бани напрямки, – сказала на приятном суржике Любка. – За нею роща будет. Так ты езжай по просеке и в ладоши хлопай.
– Зачем в ладоши? – удивилась Лика и улыбнулась, думая, что тетка так шутит. Но та от всего сердца, без шуток желала помочь гостье, потому и объяснила:
– Як побачишь стаю ворон, так о то там стара гимназия и будет.
Как только порывы ветра немного стихли, и дождь почти перестал, Лика попрощалась с доброй женщиной и двинулась в путь, медленно направляя колеса пыхтящей «Ямахи» по вязкой грунтовке к лесу. Вскоре Лику заметили ее пьяные преследователи и прибавили газу.
Зал военно-исторического архива областной библиотеки им. Короленко был покрыт стеллажами, забитыми толстыми пластами подшивок газет и журналов. В дальнем углу за столиком сидел сержант Коржиков: в пиджаке поверх толстой джинсовой рубашки и в галстуке под самым кадыком. В маленьком зале было душно от спертого воздуха из ароматов косметики, пота и ядовито едкого запаха старой газетной бумаги. Пот ручьями стекал по лбу Степана. Он то ослаблял узел галстука, то оглядываясь по сторонам, вновь затягивал его.
Весь стол был устлан подшивками харьковских газет «Южный край» и военных документов за 1916 год. Поначалу Коржиков с благоговейным трепетом перелистывал пожелтевшие страницы отстрелявшейся и давно позабытой истории первой мировой. Радовался ясному изложению событий, грамотному языку командиров и даже выписывал красивые речевые обороты, да и в целом чувствовал себя вполне комфортно. Оказалось, что документов о боевой жизни 449-го пехотного Харьковского полка сохранилось великое множество. Информация прибывала бесконечными потоками и безжалостно захлёстывала новыми сводками, срочными приказами и длинными реляциями. По мере их изучения Степан начинал чувствовать себя заживо погребенным в нескончаемой бумажной трясине, а его перенапряженный мозг просто отказывался анализировать столько всего нового. Чем больше он погружался в изучение материалов, тем все больше их прибывало, и тем скорее он начинал осознавать, что ничего уже не понимает. «Не свихнуться бы» - встревоженно думал парень, с ужасом окидывая объёмные тома с вклеенными номерами газет, толстых журналов и брошюр с чуть выцветшим штампом Госархив ЦБ им. Короленко.
Чтобы немного развеяться, Коржиков встал и подошёл к настенному компьютеру со справочным каталогом, и лениво прокручивая страницы, вдруг наткнулся на папку: ПИСЬМА И ДОКУМЕНТЫ, ИЗЪЯТЫЕ ВОЕННОЙ ЦЕНЗУРОЙ (1914-1916, 449-ый ХАРЬКОВСКИЙ ПЕХОТНЫЙ ПОЛК). Но тут же восторженный пыл парня остудила другая надпись ниже: СПЕЦХРАН. Степан мельком бросил взгляд на дверь рядом со столом библиотекарши. На двери красная табличка со злорадным ехидством предупреждала: СПЕЦХРАНИЛИЩЕ. ТОЛЬКО ПО СПЕЦПРОПУСКУ.